Дорожные работы - Кинг Стивен

Он снова сплюнул на пол, прополоскал рот слюной и сплюнул еще раз. Совсем другое дело. Почему-то ему вдруг закралась в голову совершенно дурацкая мысль, что он никогда еще не был так близок с бензином, хотя пользовался им едва ли не всю сознательную жизнь. Лишь однажды он соприкоснулся с этой жидкостью, когда, заливая бензин в газонокосилку, облился им. Почему-то сейчас это воспоминание порадовало его. Даже неприятный вкус во рту показался не таким уж мерзким.

Он вернулся в дом (снегопад тем временем усилился) и набрал старых тряпок, которые выгреб из-под умывальника. Отнес их в гараж, разорвал на длинные полоски и аккуратно разложил на капоте автомобиля.

Когда уровень бензина в ведре достиг примерно половины, он вынул шланг и опустил его в другое ведро, из которого обычно посыпал золой обледенелую дорожку. Пока ведро наполнялось, он выстроил в четыре ряда двадцать пустых бутылок и с помощью воронки залил в них бензин примерно на три четверти. Покончив с этим занятием, он извлек шланг из бензобака и перелил содержимое одного ведра в другое. Ведро заполнилось почти до краев.

Он вставил тряпичный фитиль в каждую из бутылок, плотно затыкая горлышки. Отнес воронку в дом. Снег покрывал землю неровными, взвихриваемыми ветром полосками. Подъездную аллею занесло почти полностью. Он положил воронку в раковину, вернулся в гараж, накрыл ведро с бензином плотно прилегающей крышкой и осторожно установил его в багажник «ЛТД». Бутылки с «коктейлем Молотова» поставил в коробку, где они по-солдатски выстроились по стойке «смирно», плотно прижавшись друг к другу. Коробку он пристроил на переднем сиденье автомобиля, на расстоянии вытянутой руки от места водителя. Затем снова отправился домой, сел на диван и, щелкнув кнопкой пульта дистанционного управления, включил телевизор. Передавали вестерн с Дэвидом Дженсеном в главной роли. На его взгляд, ковбой из Дэвида Дженсена был хреновый. Хуже некуда.

По окончании фильма он посмотрел, как Маркус Уэлби лечит девочку, больную эпилепсией. Припадки случались с бедняжкой с пугающей частотой. После сеанса лечения начали передавать рекламу, а затем пошли «Новости». Синоптики предсказывали, что снег будет валить всю ночь, да и завтра днем вряд ли уймется. Людей призывали по возможности не выходить из дома. Дороги сделались опасными, а снегоуборочная техника выйдет лишь после двух часов ночи. Разгул стихии, по мнению того же синоптика, продлится и в последующие несколько дней.

После выпуска новостей он еще с полчаса смотрел телевизор, а потом выключил его. Значит, Орднер пытался его подловить; раскопать хоть какой-то криминал. Что ж, если он, выполнив свою миссию, увязнет в снегу, Орднер своего добьется. Впрочем, «ЛТД» — тяжелый автомобиль, да и резина у него на задних колесах шипованная.

Надев пальто, шляпу и перчатки, он приостановился в дверях. Затем вернулся и как бы заново осмотрел свой дом — кухонный стол, плиту, сервант в столовой, развешанный на стене фарфор, цветущую герань на камине в гостиной; ко всему этому он испытывал чувство, подобное нежности, готовность, если понадобится, грудью встать на защиту. Представив, как машина-разрушитель будет дробить стены, крушить окна и уничтожать все, к чему он привык, он закипел. Нет, не бывать этому! Здесь ползал Чарли, в гостиной он сделал свои первые шаги, а однажды упал с лестницы, насмерть перепугав незадачливых родителей. Сейчас в бывшей комнатке Чарли наверху размещался его кабинет, но именно там бедного ребенка впервые посетили головные боли, а потом стало двоиться в глазах. После смерти Чарли их посетили друзья — едва ли не сотня друзей, — и Мэри подавала им в гостиной кофе с пирожными.

Нет, Чарли, подумал он. Я им не позволю!

Подбегая к гаражу, он заметил, что снега, пушистого и легкого, намело уже дюйма на четыре. Забравшись в машину, он завел двигатель. Бак был заполнен на три четверти. Грея машину, он смотрел на призрачный свет, падавший от приборного щитка, и вспоминал Эрни Уокера. Выхлопные газы. Не самая худшая смерть. Просто уснуть — и не проснуться. Где-то он читал, что отравление окисью углерода сродни сну. Даже щеки при этом приобретают здоровый румянец. Это…

Он вдруг ощутил озноб, а по телу поползли мурашки. Он включил печку. Согревшись, он включил реверс и задним ходом выполз на снег. Плеск бензина в ведре напомнил ему, что он кое-что упустил.

Остановив машину, он вернулся в дом и набил карманы спичками. Затем снова вышел.

Дорога и впрямь сделалась предательски скользкой.

Местами под свеженаметенным снегом был лед, и однажды, затормозив на красный свет на перекрестке Крестоллен-стрит и Гарнер-стрит, его автомобиль пошел юзом и развернулся боком. Выровняв машину, он ощутил, что сердце колотится как безумное. Только этого ему сейчас не хватало! Попади он в аварию с ведром бензина в багажнике, и то, что от него останется, можно будет выскрести ложкой и похоронить в спичечном коробке.

И все же это лучше, чем самоубийство. Ведь самоубийство — смертный грех.

Так по крайней мере считает католическая религия. Однако он не думал, что попадет в аварию. Поток машин резко поредел, но и полицейских не было видно. Должно быть, все по подворотням попрятались. Он осторожно свернул на бульвар Кеннеди, который в его памяти навсегда останется Дюмонт-стрит — решение о переименовании было принято на специальной сессии городского совета в январе 1964 года. Бульвар Кеннеди тянулся из Вест-Сайда почти через весь город, причем на протяжении двух миль пролегал параллельно автостраде номер 784. Примерно с милю он проедет по бульвару, а потом свернет налево, на Гранд-стрит. Далее, примерно в полумиле, Гранд-стрит прекратит существование; как и бывший кинотеатр «Гранд» — да будет земля ему пухом! К следующему лету Гранд-стрит возродится, но уже в виде эстакады. Однако это окажется уже совсем не та улица. Вместо кинотеатра по правую руку теперь можно будет видеть шесть — или даже восемь — асфальтированных полос, по которым помчатся машины.

Он уже свернул на Гранд-стрит. Тормоза протестующе завизжали, а задние колеса занесло, словно они пытались вырваться на свободу. Он резко крутанул руль в сторону заноса, управляя автомобилем, словно жокей своим скакуном; машина выровнялась и покатила по девственному снегу — следы предыдущего автомобиля уже были занесены снегопадом. При виде такого количества свежего снега на душе у него вдруг полегчало. Хорошо все-таки было ехать, хорошо было хоть что-то делать.

Пока он неторопливо катил по Гранд-стрит со скоростью двадцать пять миль в час, в его мысли снова закралась Мэри, а с ней — понятие о грехах, смертных и простительных. Мэри воспитывалась в католических традициях, посещала приходскую школу, и, хотя ни у кого язык не повернулся бы назвать ее религиозной ханжой, основ католического мировоззрения она придерживалась достаточно строго. После выкидыша мать прислала к ней священника прямо в больницу, потребовав от дочери исповеди. При виде священника с молитвенником она разрыдалась. Он был как раз с ней, когда пришел священник, и с замиранием сердца прислушивался к ее рыданиям. Лишь одна трагедия с тех пор потрясла его с такой же силой.

Однажды, по его просьбе, она перечислила все смертные и простительные грехи. Хотя она проходила катехизис лет двадцать пять, а то и тридцать назад, список этот показался (ему по крайней мере) абсолютно полным и точным. Однако порой толкование их казалось неясным и туманным. Порой один и тот же поступок представляли то смертным грехом, то простительным. Похоже, это зависело от наличия у согрешившего умысла. Преступного умысла. Это она так сказала во время их очередного затянувшегося спора? Или Фредди только что нашептал ему на ухо? Преступный умысел. Это словосочетание почему-то одновременно тревожило и озадачивало его.

Он считал, что в конце концов вычленил из всей этой мешанины два самых главных и страшных смертных греха: самоубийство и убийство. Однако затем беседа с Роном Стоуном заставила его усомниться в своей правоте. Порой, по мнению Рона (они сидели тогда в баре и выпивали), убийство бывает простительным грехом. А иногда и вовсе грехом не считается. Хладнокровно продуманное убийство подонка, который изнасиловал твою жену, — это грех простительный. Убийство же врага в честном бою — так выразился Рон — это и вовсе не грех. Если верить Рону, то американские солдаты, десятками отправлявшие на тот свет немцев и японцев, — это настоящие агнцы Божии, и уж им-то на Страшном суде ничто не должно грозить.

Оставалось одно самоубийство, это свистящее слово.

Он приближался к месту проведения дорожных работ, огражденному раскрашенными, как зебры, черно-белыми барьерами с отражающими свет мигалками и яркими оранжевыми щитами, которые ненадолго высветились его фарами. На одном щите было написано: