Дорожные работы - Кинг Стивен

А ВОТ МЫ СЛУШАЕМ ЛУЧШЕ!

Слева от него какой-то мужчина в мешковатых брюках и с напитком в каждой руке (в левой он держал стакан с виски, а в правой кружку, до краев наполненную пивом) громогласно рассказывал анекдот:

— И вот приходит этот парень в бар, а рядом с ним на стойке сидит мартышка. Ну, он заказал себе пива, а потом спрашивает: «Это чья обезьяна?» — «Пианиста», — отвечает бармен. «Славная скотинка», — говорит он…

Он привычно смешал себе «Южный комфорт» с севен-апом и обернулся, высматривая Уолли, но тот уже поспешил к дверям встречать новоприбывших гостей — совсем молодую пару. Мужчина был в шоферской кепке со вздернутыми на темя круглыми очками и шоферском же плаще. На спине у него было написано:

ГОНИ ВО ВЕСЬ ОПОР!

Раздался взрыв хохота. Он навострил уши.

— …и тут он подходит к пианисту и спрашивает: «Вы знаете, что ваша чертова обезьяна только что напрудила в мое пиво?» — «Нет, не знаю, — отвечает пианист. — Но если вы напоете мне какую-нибудь мелодию, я ее мигом подхвачу».

Вокруг так и покатились со смеху. Довольный рассказчик залпом опрокинул в себя виски и тут же принялся запивать его пивом.

Кто-то поставил пластинку с записями рок-н-ролла 50-х годов, и пар пятнадцать уже лихо и неумело скакали под гремящую музыку, потешно выбрасывая ноги. Он разглядел Мэри, которая отплясывала с высоким и стройным мужчиной; он знал его, но вспомнить имя никак не мог. Джек? Джон? Джейсон? Он потряс головой. Бесполезно — совсем из головы вылетело. На Мэри было вечернее платье, которого он прежде не видел. С пуговицами на боку и узким разрезом, приоткрывавшим затянутую в нейлон ногу чуть выше колена. Он ожидал, что испытает укол ревности или хотя бы щемящее чувство потери, но так и не дождался. Он пригубил свой напиток.

Мэри повернула голову и заметила его. Он небрежно отсалютовал ей пальцем, как бы давая понять: Закончи танец, но Мэри тут же остановилась и направилась к нему, увлекая за собой своего партнера.

— Я рада, что ты пришел, Барт, — сказала она, повышая голос, чтобы перекричать гул голосов, смех и музыку. — Помнишь Дика Джексона?

Барт кивнул, протянул руку и обменялся с Диком крепким рукопожатием.

— Помнится, вы с женой одно время жили на нашей улице. Лет пять… нет, даже семь лет назад. Да?

Джексон кивнул:

— Да, а сейчас мы в Уиллоуде обитаем.

— Что ж, прекрасно. А работаете на прежнем месте?

— Нет, теперь у меня свой бизнес. Служба доставки. Два грузовика. Кстати, если вашей прачечной нужно что-нибудь перевозить в дневное время… Порошки там стиральные или еще что…

— Я там больше не работаю, — прервал он Джексона, а краешком глаза заметил, что Мэри вздрогнула и поморщилась, словно кто-то случайно задел ее больное место.

— Вот как? А чем вы теперь занимаетесь?

— Я сейчас сам у себя на службе, — ухмыльнулся он. — А вы ненароком не участвовали в забастовке независимых транспортников?

Лицо Джексона, уже побагровевшее от поглощенного спиртного, потемнело еще больше.

— Вы в самую точку попали. Я лично одного штрейкбрехера проучил. Знаете, сколько эти козлы из Огайо сейчас за дизельное топливо дерут? Тридцать один и девять десятых! У меня прибыль мигом с двенадцати процентов до девяти упала. А из этих денег еще за обслуживание грузовиков платить надо. Не говоря уж об этом идиотском ограничении скорости…

Он продолжал распинаться о трудностях, которые преследуют независимых транспортников в стране, пораженной энергетическим кризисом, а Барт слушал, кивал и потягивал свой коктейль. Мэри извинилась перед мужчинами и отправилась в кухню за стаканом пунша. Молодой парень в шоферском костюме отплясывал чарльстон под старую песенку «Эверли Бразерс», а сгрудившиеся вокруг него зрители громко аплодировали и смеялись.

Подошла жена Джексона, пышногрудая рыжеволосая женщина крепкого телосложения; Джексон познакомил их. Она уже явно хватила лишку и теперь стояла, осоловело глядя перед собой и пьяно покачиваясь. Поздоровавшись с ним за руку, она икнула и, бессмысленно улыбаясь, пробормотала:

— К-кажется, я сейчас б-блевану. Где тут у них туалет?

Джексон проводил ее. Мэри что-то не возвращалась. Должно быть, кто-то пристал к ней с болтовней.

Он запустил руку во внутренний карман, достал сигареты и закурил. В последние годы он курил только на вечеринках. Он гордился, что сумел одержать над собой эту победу, ведь прежде, выкуривая три пачки в день, он был первым кандидатом в пациенты онкологов.

Он выкурил уже полсигареты, не сводя глаз с кухонной двери, когда, случайно потупив взор, заметил, до чего у него занятные пальцы. Каким-то образом указательный и средний пальцы правой руки знали, как держать сигарету, словно всю жизнь только это и делали.

Мысль эта показалась ему настолько потешной, что он улыбнулся. Некоторое время спустя он обратил внимание, что вкус во рту изменился. Не в худшую сторону, нет, но явно изменился. Да и слюна, казалось, загустела. А вот ноги… ноги слегка подергивались, словно только и дожидались приглашения пуститься в пляс. Более того, ему почему-то казалось, что лишь после танца ноги прекратят дрыгаться и снова станут обычными ногами, к которым он привык…

А вот следующая мысль его слегка напугала. Ему вдруг почудилось, что он потерялся в каком-то огромном и незнакомом дворце, а теперь поднимался по высокой хр-рр-рустальной лестнице…

Ага, наверное, это таблетка Оливии начала действовать, догадался он. А забавно прозвучало это слово — хрустальной, верно? Хр-рр-рустальной — трескучий такой звук, раскатистый, хрустящий, словно при движении застежки «молнии» на костюме стриптизерши.

Он довольно улыбнулся и посмотрел на сигарету, которая вдруг стала удивительно белой, удивительно круглой, самым удивительным образом символизируя американский табак и американское процветание. Ведь только в Америке делают такие вкусные сигареты. Он затянулся. Восхитительно! Да, мескалин начал действовать. Оливия была права. Похоже, он уже улетал. Знали бы люди, что он думал по поводу слова хрустальный (вернее — хр-рр-рустальный), они бы наверняка сказали, качая головами: Ну дает парень! У него точно крыша поехала. Крыша поехала. Тоже забавное выражение. Он вдруг пожалел, что рядом нет Сэла Мальоре. Они бы с Циклопом Сэлом классно провели время. Про делишки мафии потолковали бы. Про старых потаскух. Он словно воочию увидел, как они сидят с Мальоре в небольшом итальянском ristorante, едят спагетти и слушают музыку из «Крестного отца». И все в красках — роскошных и сочных. В них можно было окунуться и плескаться, словно в ванне с пеной.

— Хр-рр-рустальный, — смачно произнес он и ухмыльнулся. Странно, он сидел и грезил тут едва ли не целую вечность, а вот пепла на кончике сигареты не прибавилось. Он поразился. Затянулся еще разок.

— Барт?

Он поднял глаза и увидел Мэри. Она принесла тарелочку с канапе. Он улыбнулся.

— Присаживайся, Мэри. Это мне?

— Да. — Она протянула ему тарелочку. Бутербродик, намазанный чем-то розовым, был треугольной формы и совсем крохотный. С чем же он? Вдруг ему пришло в голову, что Мэри страшно испугалась бы, узнав, что он «наширялся», как выразилась бы Оливия. Могла бы «скорую помощь» вызвать, а то и полицию. Или еще черт знает кого. Нужно вести себя нормально, чтобы она не догадалась. Однако от одной этой мысли он вдруг почувствовал себя совсем странно.

— Я его позже съем, — возвестил он и опустил канапе в карман рубашки.

Глаза Мэри поползли на лоб.

— Барт, ты пьян?

— Немножко, — признал он. Он видел поры на ее лице. Прежде почему-то никогда их не замечал. Господи, сколько дырочек! Как будто Господь был пекарем, а лицо Мэри — пасхальной мацой. Он невольно хихикнул, а увидев, что Мэри нахмурилась, поспешил добавить: — Ты только никому не говори!

— Про что? — озадаченно спросила она.

— Про «дурь».

— Барт, что за околесицу ты несешь?

— Мне нужно в туалет, — объяснил он. — Я скоро вернусь.

Он ушел не оглядываясь, но спиной чувствовал ее взгляд.

Оборачиваться нельзя — возможно, тогда она не догадается. Ведь в этом лучшем из миров все возможно — даже хр-рр-рустальные лестницы. Он улыбнулся с нежностью. Слово это стало ему близким другом.

Путешествие в ванную каким-то образом превратилось для него в настоящую одиссею. Звуки вечеринки слились в невероятную какофонию, причем звук то усиливался, то исчезал, а потом, вновь возникая, приобретал стереофоническое звучание. Встречая знакомых, как ему казалось, людей, он лишь что-то бормотал себе под нос и, не желая вступать в разговор, указывал на свой лобок, улыбался и продолжал путь. Его провожали озадаченными взглядами. И почему не бывает вечеринок, где присутствуют одни незнакомцы? — огорченно спрашивал он себя.