Тьма, — и больше ничего - Кинг Стивен

— И что теперь? — спросил Стритер. Ему было холодно даже в куртке.

— Что теперь? — удивленно переспросил Элвид. — Теперь можете наслаждаться своим здравием лет пятнадцать. А может, и двадцать. Или все двадцать пять — кто знает?

— А как насчет счастья?

В ответ Элвид удостоил его лукавой улыбкой. Это выглядело бы забавно, если бы не волна холодного равнодушия, которой словно окатило Стритера. И возраст. И еще — ощущение прикосновения к вечности. В этот момент он вдруг ясно понял, что Джордж Элвид занимается своим бизнесом очень давно, несмотря на изжогу с отрыжкой.

— Что касается счастья, то тут все зависит от вас, Дэйв. Ну и от ваших близких, разумеется, — Джанет, Мэй и Джастина.

Разве Стритер говорил Элвиду, как их зовут? Он не мог вспомнить.

— Вероятно, от детей даже в большей степени. Как считали в старину, дети — залог успеха. Однако, думается мне, именно родители в итоге оказываются в заложниках у детей. Где-нибудь на пустынной дороге с одним из них может произойти несчастный случай, в результате которого он может остаться калекой, если не наступит смерть… или приключится тяжелая болезнь…

— Вы хотите сказать…

— Нет-нет, ни в коем случае! Я вовсе не собирался рассказывать вам дурацкие притчи с моралью. Я — бизнесмен, а не персонаж рассказа «Дьявол и Дэниел Уэбстер».[66] Я лишь хочу сказать, что ваше счастье — в ваших руках и в руках самых близких и любимых людей. И если вы опасаетесь, что через пару десятков лет я намерен появиться с целью занесения вашей души в свою старую замшелую записную книжку, хорошенько подумайте. Человеческие души оскудели и обнищали.

Он говорил, подумал Стритер, точно лис, который после многократных попыток понял, что до винограда действительно никак не добраться. Однако говорить об этом Стритер не собирался. Поскольку дело было сделано, он хотел лишь поскорее убраться отсюда. Но его мучил один «неудобный» вопрос, который, как он понимал, задать все же придется. Большую часть жизни Стритер занимался заключением сделок и мог распознать, когда наклевывалось выгодное дельце. Он чувствовал запах выгоды — легкий своеобразный душок, словно от отработанного авиационного топлива.

Попросту говоря, нужно подложить свинью кому-то, чтобы убрать ее от себя.

Но ведь кража одной-единственной таблетки от давления не может считаться полноценной «свиньей»?

Элвид тем временем складывал свой здоровенный зонт. И когда он его свернул, Стритер обратил внимание на удивительный, но удручающий факт: зонт вовсе не был желтым — он оказался таким же серым, как небо. Лето почти закончилось.

— Большинство моих клиентов абсолютно довольны и счастливы. Вы это хотели услышать?

— И да… и нет.

— Чувствую, у вас есть более важный вопрос, — сказал Элвид. — Хотите знать ответ — бросьте толочь воду в ступе и спрашивайте. Собирается дождь, и я не хочу промокнуть. Бронхит мне в моем возрасте совершенно не нужен.

— А где ваша машина?

— А-а… так вас это интересовало? — с нескрываемой издевкой спросил Элвид. Его щеки казались чуть ли не впалыми и уж совсем не пухлыми, а уголки глаз — там, где белки, постепенно темнея до неприятности, становились (хотелось сказать «злокачественно») черными, поднимаясь кверху. Он был похож на исключительно НЕобаятельного клоуна с наполовину смытым гримом.

— У вас зубы заостренные, — почему-то сказал Стритер.

— Спрашивайте, что хотели, мистер Стритер!

— У Тома Гудхью обнаружат рак?

Взглянув на него в изумлении, Элвид захихикал; послышались хриплые, сухие, неприятные звуки — словно отдающая концы каллиопа.[67]

— Нет, Дэйв, — ответил он. — У него — у Тома Гудхью — рака не будет.

— А что же будет? Что?

От презрения, с которым Элвид на него посмотрел, Стритер почувствовал слабость в костях — словно их безболезненно проела какая-то жутко агрессивная кислота.

— А какая тебе разница? Ты же его ненавидишь, сам сказал.

— Но…

— Поживешь — увидишь. Наслаждайся жизнью. И еще — вот это. — Он протянул Стритеру визитку. На ней было написано «НЕСЕКТАНТСКИЙ ДЕТСКИЙ ФОНД» и адрес банка на Каймановых островах. — Налоговый рай, — заметил Элвид. — Туда и будешь слать мне мои пятнадцать процентов. Попробуешь обмануть — я узнаю. И тогда горе тебе, парниша.

— А если жена узнает и спросит?

— У твоей жены есть собственная чековая книжка. Кроме всего прочего, она свой нос никуда не сует. Она тебе доверяет. Так ведь?

— Ну… — Стритер уже без всякого удивления отметил, что капли дождя, попадавшие Элвиду на руки, дымились и шипели. — Да.

— Разумеется, да. Наша сделка завершена. Так что давай мотай к жене. Уверен, она встретит тебя с распростертыми объятиями. Тащи ее в постель. Засунь ей как следует свой член и представь, что это — жена твоего лучшего друга. Ты ее не заслуживаешь, но тебе повезло.

— А вдруг я захочу расторгнуть наш договор? — прошептал Стритер.

Элвид удостоил его ледяной улыбкой, в оскале обнажая людоедские зубы.

— Не выйдет.

Был август 2001 года, меньше месяца оставалось до взрыва башен-близнецов.

В декабре (как раз в тот день, когда Вайнону Райдер задержали за кражу в магазине) доктор Родерик Хендерсон объявил Дэйву Стритеру, что тот полностью излечился от рака, и вдобавок назвал это настоящим чудом.

— Я никак не могу это объяснить, — признался Хендерсон.

Стритер мог, но молчал.

Консультация проходила в приемной Хендерсона. А в лечебнице Дерри, в том самом кабинете, где в свое время Стритер впервые увидел снимки, свидетельствующие о его чудесном выздоровлении, Норма Гудхью, сидя в том же кресле, что и Стритер, смотрела на гораздо менее приятные результаты магнитно-резонансной интроскопии. Она в оцепенении слушала, как ее доктор — очень деликатно — сообщал ей, что новообразование в ее левой груди действительно оказалось злокачественной опухолью с метастазами в лимфоузлах.

— Ситуация тяжелая, но не безнадежная, — говорил доктор. Потянувшись через стол, он взял Норму за руку; ее рука была холодной. Доктор улыбнулся. — Нам бы хотелось, чтобы вы немедленно начали химиотерапию.

В июне следующего года Стритер наконец-то получил долгожданное повышение. Мэй Стритер приняли на учебу в аспирантуру Школы журналистики Колумбийского университета. Супруги Стритер решили отметить это событие долгожданной поездкой в отпуск на Гавайи. Они часто занимались любовью. В последний день их пребывания на Мауи позвонил Том Гудхью. Из-за плохой связи трудно было что-то разобрать, но суть они уловили: умерла Норма.