Мумия - Райс Энн

Здесь же торчал Самир, этот наглый дядюшкин ассистент, который воображает, что он ровня Лоуренсу. Он приводил в чувство тупых репортеров. Неужели это на самом деле гробница Рамзеса II? Даст ли Лоуренс интервью?

Генри было плевать на всех. Он растолкал парней, охранявших вход в гробницу.

– Извините, мистер Стратфорд, – окликнул его из-за спины Самир, на которого наступала женщина-репортер. – Оставьте своего дядю в покое. – Самиру удалось пробиться поближе к Генри. – Пусть он насладится своей находкой.

– И не подумаю.

Он свирепо взглянул на охранника, загородившего вход. Тот отступил. Самир отвернулся, сдерживая натиск репортеров. Кто там собирается проникнуть в гробницу? Им хотелось знать все.

– Я по семейному делу, – холодно сказал Генри, обращаясь к женщине, которая попыталась проскользнуть вместе с ним. Охранник перегородил ей дорогу.

Так мало времени осталось! Лоуренс перестал писать, вытер лоб, аккуратно свернул носовой платок и сделал еще одну краткую запись:

«Блестящая идея – спрятать эликсир среди смертоносных ядов. Самое надежное место хранения для снадобья, дающего бессмертие, – пузырьки с ядами, несущими смерть. Подумать только, это ее яды – те самые, которые Клеопатра пробовала, перед тем как решила принять смерть от ядовитого аспида».

Лоуренс остановился, снова вытер лоб. Здесь уже слишком жарко. Еще несколько коротких часов, и сюда нагрянут попросят освободить гробницу для музейных работни­ков. Как жаль, что он связан с музеем. Лучше бы он работал в одиночку. Видит бог, музейные сотрудники ему ни к чему. А ведь они отберут у него все это великолепие.

Луч солнца пробился сквозь грубо вырубленный дверной проем, осветил алебастровые кувшины, и Лоуренсу показалось, что он услышал какой-то звук – слабый, похожий на вздох или шепот.

Он обернулся и взглянул на мумию, черты лица которой отчетливо проступали под туго натянутой тканью. Человек, объявивший себя Рамзесом, был высок и, скорее всего, строен.

Он не так стар, как то существо, которое покоится в каирском музее. Но ведь этот Рамзес заявил, что он вообще не подвержен старению. Он бессмертен, он просто спит. Ничто не могло погубить его, даже яды из этой комнаты, которых он здорово напробовался, когда тоска по Клеопатре доводила его до безумия. По его приказу рабы запеленали его бесчувственное тело; они похоронили его заживо, в гробу, который он сам для себя подготовил, продумав каждую деталь; потом они замуровали вход в гробницу плитой, на которой он своими руками сделал надпись.

Тo что привело его в бессознательное состояние? Ну и головоломка! Потрясающая история. А что, если?..

Лоуренс не отрывал взгляда от мрачного существа, завернутого в желтоватую ткань. Неужели он на самом деле верил в то, что под ней теплится жизнь? Неужели это существо способно двигаться и говорить?

Эта мысль заставила Лоуренса улыбнуться.

Он повернулся к стоящим на столе кувшинам. Солнце превратило маленькую пещеру в преисподнюю. Взяв носовой платок, Лоуренс осторожно приподнял крышку ближайшего к нему кувшина. Запах горького миндаля. Нечто, не уступающее по силе смертоносному цианиду.

Бессмертный Рамзес писал, что отпил половину содержимого кувшина, чтобы покончить со своей проклятой жизнью.

А если под этими покровами на самом деле бессмертное существо?

Опять послышался тот же звук. Что это было? Не шелест, нет, но что-то очень похожее. Скорее, вздох.

Он снова взглянул на мумию. Теперь солнце освещало всю фигуру, в лучах его бились столбы пыли – так оно пробивается сквозь церковные витражи или сквозь ветви старых дубов в сумрачных лесных лощинах.

Лоуренсу почудилось, что с древней фигуры поднимается пыль – бледно-золотое марево крохотных частиц. Нет, он слишком устал!

И сама фигура теперь не казалась ему усохшей – она приняла четкие очертания человека.

– Кем же ты был на самом деле, старина? – ласково обратился к мумии Лоуренс. – Сумасшедшим? Обманщиком? Или ты не самозванец, а на самом деле Рамзес Великий?

Он произнес это по-французски – и на него повеяло холодком. Лоуренс поднялся и подошел к мумии поближе.

Казалось, загадочное существо купается в солнечных лучах. Впервые он заметил контуры бровей под туго стянутыми покровами. Черты лица стали более определенными, жестко очерченными, более выразительными.

Лоуренс улыбнулся. Он заговорил с существом на латыни, аккуратно нанизывая одно предложение на другое: