Что-то страшное грядёт - Брэдбери Рэй

И они опять рассмеялись, но внезапно Вилл прижал Джима к себе и расплакался.

— Ну, — сказал Джим и повторил негромко несколько раз. — Ну… Ну…

— О Джим, Джим, — вымолвил Вилл. — Мы будем друзьями на все времена.

— Конечно, ну конечно же. — Джим как-то странно притих.

— Все в порядке, — сказал отец Вилла. — Поплачьте немного. Все страшное позади. Потом еще насмеемся, как пойдем домой.

Вилл отпустил Джима.

Они встали и выпрямились, глядя друг на друга. Вилл с великой гордостью смотрел на своего отца.

— О папа, папа, ты справился, это все ты!

— Нет, мы вместе.

— Но без тебя все кончилось бы плохо. О папа, я тебя никогда не знал. Теперь-то знаю.

— Знаешь, Вилл?

— Провалиться мне на этом месте!

В глазах каждого другой был окружен мерцающим влажным сиянием.

— Что ж, тогда здравствуй, сын. Обменяемся почтительным приветствием.

Отец протянул руку. Вилл пожал ее. Оба рассмеялись и вытерли глаза, потом обратили взгляд на цепочки следов на росистых холмах.

— Пап, а могут они когда-нибудь вернуться?

— Не могут. И могут. — Отец убрал гармонику в карман. — Те же самые не могут. Зато могут другие, вроде них. Не с Луна-Парком. Одному богу известно, в каком обличье они явятся в следующий раз. Но завтра на рассвете, в полдень, самое позднее — на закате они покажутся. Они уже в пути.

— О нет, — сказал Вилл.

— О да, — сказал отец. — Нам придется всю жизнь быть начеку. Битва только начинается.

Они медленно пошли в обход карусели.

— Как они будут выглядеть? Как мы их распознаем?

— А что, — тихо произнес отец, — возможно, они уже здесь.

Мальчики живо оглянулись.

Никого — только луг, только машина и они сами.

Вилл посмотрел на Джима, на своего отца, скользнул взглядом по себе, по своим рукам. И снова поглядел на отца.

Отец кивнул с серьезным выражением лица, потом указал кивком на карусель, поднялся на площадку и положил руку на бронзовый поручень.

Вилл встал рядом с ним. Джим встал рядом с Виллом.

Джим погладил гриву бронзовой лошади. Вилл погладил лошадиное плечо.

Широкая площадка покачивалась на волнах ночи.

«Всего три круга вперед, — подумал Вилл. — Ну».

«Всего четыре круга вперед, — подумал Джим. — Ух ты!»

«Всего десять кругов назад, — подумал Чарлз Хэлоуэй. — Господи».

Каждый читал по глазам, о чем думают другие.

«Так просто», — подумал Вилл.

«Всего один разок», — подумал Джим.

«Но стоит только начать, — подумал Чарлз Хэлоуэй, — как захочешь вернуться снова и снова. Еще один круг и еще. А там станешь приглашать друзей и друзей их друзей, и кончится тем…»

Одна и та же мысль осенила их в тишине.

«…кончится тем, что ты сам превратишься в хозяина этой карусели, господина уродцев… распорядителя частицы вечности, воплощенной в этих странствующих черных луна-парках…»

«Возможно, — сказали их глаза, — они уже здесь».

Чарлз Хэлоуэй прошагал к механизму, приводящему в движение карусель, отыскал гаечный ключ и принялся крушить маховики и зубчатые колеса. Потом спустился с мальчиками к пульту управления и врезал раз-другой, только посыпались электрические искры.

— Возможно, в этом не было необходимости, — сказал Чарлз Хэлоуэй. — Может быть, она все равно не стала бы работать без энергии, которую получала от уродцев. Но…

Он ударил пульт еще раз и отбросил гаечный ключ.

— Время позднее. Скоро полночь.

Тут же часы на ратуше, на церкви баптистов, на церкви методистов, на англиканской и католической церквах послушно пробили двенадцать, засевая ветер Временем.

— Кто последний добежит до семафора у Зеленого переезда, тот старая карга!

И мальчики словно выстрелили собой из пистолета.

Отец Вилла колебался всего одно мгновение. Что-то покалывало в груди. «Если я побегу, — подумал он, — что может случиться? Так уж важна Смерть? Нет. Важно все, что происходит до ее прихода. А мы кое-чего достигли сегодня ночью. Даже Смерть не может испортить все дело. Вон, ребята уже бегут… почему бы не… последовать за ними?»

Что он и сделал.

Господи! Как же здорово было на пороге нового, почему-то похожего на рождественское, утра чеканить живые следы на росе по прохладному полю. Мальчики бежали цугом, словно лошадки, зная, что настанет день, когда один из них придет к финишу первым, а другой вторым или совсем не придет, но эти первые минуты новых суток не были ни минутами, ни днем, ни утром конечного расставания. Сейчас не время всматриваться в лица, определяя, который из них старше, а который намного моложе. Сейчас всего лишь зарождался очередной октябрьский день в году, о котором какой-нибудь час назад никто и не подумал бы, что он может быть таким прекрасным, и звезды вместе с луной но великой дуге плыли навстречу рассвету, и мальчики мчались вприпрыжку вперед, и со слезами было покончено, и Вилл то смеялся, то пел, и Джим подхватывал строчку за строчкой, и они рассекали волны жухлой травы, устремляясь к городу, в котором им, быть может, еще не один год предстояло жить через дорогу друг от друга.

А позади трусил пожилой мужчина с его то пасмурными, то отрадными мыслями.

Может быть, мальчики сбавили темп. Откуда им знать. Может быть, Чарлз Хэлоуэй прибавил. Не спрашивайте его.

Как бы то ни было, мчась вровень с мальчиками, пожилой мужчина вытянул руку вперед.

Вилл, Джим, отец — все в одно время ударили ладонью фундамент семафора.

Ветер унес три слитных ликующих крика.

После чего под пристальным взглядом луны все трое вместе вошли в город, оставив пустошь позади.