Ключ света - Робертс Нора

Глава 16

Флинн закрыл дверь своего офиса. Это означало, что он пишет и не хочет, чтобы его прерывали. Не то чтобы кто-нибудь особо обращал на это внимание, но это было принципиально.

Для начала он позволил своим мыслям просто вылиться в текст. Своего рода извилистая река фраз, которую он после мог направить в более строгое русло.

Что определяет художника? Был ли художник всего лишь тем, кто создает что-то, что признается красивым или шокирующим, тем, чья работа способна вызывать интуитивный отклик? В живописи, музыке, литературе или театре?

Если так, не означает ли это, что все остальные не более чем публика? Пассивные наблюдатели, чьим единственным вкладом остается одобрение или критика?

Кем станет художник без публики?

Нехарактерная тема для его колонки, размышлял Флинн, но она крутится в его голове с той ночи, как они с Мэлори проникли в «Галерею». Пришло время оформить ее на бумаге.

Он до сих пор не мог забыть ее взгляд там, на складе. Каменная фигурка в ее руках и бесконечная печаль в глазах. Следующие три дня она держала его и всех остальных на расстоянии. О, она приложила все усилия, чтобы занять себя делом, чтобы подойти к поиску под самыми разными углами, чтобы вновь упорядочить свою жизнь.

Хотя, с его точки зрения, на самом деле особого беспорядка и не было.

Но она по-прежнему отказывалась выйти. И не позволяла ему войти.

Может, колонка была своеобразным посланием ей?

Он повел плечами, постучал пальцами по краю стола и позволил мыслям свободно дрейфовать в поисках слов.

А ребенок, впервые выводящий собственное имя на листе бумаги, не является ли он своего рода художником? Художником, исследующим возможности интеллекта, координации и самого себя? Когда ребенок держит этот толстый карандаш или яркий мелок в своих пальцах, выводит буквы на бумаге, не создает ли он символ самого себя через линии и кривые? Это то, что я есть, и я единственный в своем роде.

Искусство в утверждении и завершенности.

А женщина, на столе которой каждый вечер горячий ужин? Для шеф-повара «Кордон Блю^[18]» это может быть самая прозаическая еда, но для тех, кто не может разогреть чашку готового супа, блюдо из мяса, картофельного пюре и горстки бобов не что иное, как великое и таинственное искусство.

— Флинн?

— Работаю, — отрезал он, не поднимая взгляда.

— Не ты один. — Рода вошла, закрыла за собой дверь и села в кресло. Она сложила руки на груди и уставилась на Флинна через прямоугольные стекла очков.

Но без публики, готовой с радостью поглощать искусство, оно превращается в застывшие объедки, годные лишь…

— Черт.

Он отодвинулся от своей клавиатуры.

— Что?

— Ты на дюйм урезал мою статью.

Его руки так и чесались взять Слинки. И стянуть блестящие кольца на тощем горле Роды.

— И?…

— Ты сказал, что в ней должно быть двенадцать дюймов.

— А получил одиннадцать твердых дюймов, и один дюйм воды. Я сократил лишнее. Это была хорошая статья, Рода. Сейчас она стала еще лучше.

— Я хочу знать, почему ты всегда нападаешь на меня, почему ты постоянно обрезаешь мои статьи. Ты едва касаешься статей Джона или Карлы, а их работы всегда больше моих.

— Джон ведет спортивную колонку. Он дает обзор спортивных событий за целую декаду. Это почти наука.

Искусство и наука, подумал Флинн и сделал короткую заметку в блокнот, чтобы не забыть добавить это в колонку. И спорт… Если посмотреть, как питчер придает форму грунту на базе своими ступнями, пока она не станет именно той формы, плотности, уклона…

— Флинн!

— Что?… — Он попытался вспомнить, о чем они говорили. — И я урезаю Карлу, если это необходимо. Рода, мне нужно работать. Если ты хочешь дальше в этом копаться, оставь это на завтра.

Ее губы поджались.

— Если мы сейчас это не решим, завтра меня здесь не будет.

Вместо того чтобы потянуться за фигуркой Люка Скайокера и представить, как воображаемый джедайский меч светящимся клинком стирает самодовольную улыбку с лица Роды, Флинн откинулся на спинку кресла.

Пришло время поставить Роду на место, решил он. И сделать это не в воображении.

— Отлично. Вот что я тебе скажу. Во-первых, я устал от твоих угроз увольнения. Если ты не счастлива здесь, не счастлива под моим руководством, тогда иди.

Она вспыхнула.

— Твоя мать никогда…