Как Путин стал президентом США: новые русские сказки - Быков Дмитрий Львович

В последние годы, однако, с репутацией начались странности. За послушание и честные попытки научиться пользоваться ножом и вилкой Россию приняли в несколько восьмерок, троек и десяток, но всюду — в качестве шестерки. Престиж втянулся до такой степени, что мочить соседей Россия уже не порывалась и ограничивалась периодическим выжиганием собственных окраин. Ей пытались запретить и это, но после того как несколько иностранных наблюдателей едва унесли ноги со спорных территорий бывшей Империи, Запад отчасти пересмотрел свои взгляды на права человека. Ельцин по части престижа был непредсказуем, как и во всем остальном: сдержанно осудив бомбардировки Югославии, он горячо поддержал Клинтона в деле орального секса, что подняло престиж на недосягаемую высоту. Иногда он дирижировал оркестром, что нагоняло на международное сообщество еще большего ужасу, чем если бы он размахивал ядерным потенциалом.

Путин в первые месяцы своего правления никакой новой линии выработать не мог. Со всех сторон его мучили взаимоисключающими советами. Коммунисты предлагали объединить усатого, бородатого и того, что в платке, и в таком составе влиться в Северную Корею. Либералы в свою очередь требовали даровать автономию Казани, Якутии и Сибири с последующим приданием Москве статуса вольного города. Все сходились на том, что престиж пора поднимать, но чем — представляли с трудом. В результате Путин чудом балансировал на грани грозности и дружелюбия, разъезжая по загранице и давая в каждом новом городе гастроль, состоящую из единственного, но стопроцентно выигрышного номера: он надевал халат, кланялся на четыре стороны и швырял на помост специально обученного человека. Это могло восприниматься и как символ величия державы, и как дружеский жест, призванный потешить собравшихся. Но скоро он показал свой номер практически во всех столицах, а ничего другого не умел; министр Иванов советовал попробовать глотать шпагу, намекая тем самым на сокращение вооружений, но лидер сверхдержавы такого себе позволить не мог — ни в смысле глотания, ни в смысле сокращения.

— Сокращения, — повторил Путин и еще мрачнее заходил по кабинету.

Иногда сверхдержаве подворачивался шанс приподнять престиж за чужой счет, а именно вмешаться в чей-нибудь конфликт и внезапно замирить дерущихся. Подобный прецедент случился еще до Путина, когда Милошевич заставил-таки НАТО взвинтить ему рейтинг путем бомбардировки Белграда; тогда Россия предложила свои услуги в качестве посредника, но Милошевич просил атомную бомбу, а НАТО умоляло не мельтешить, и посредничество не состоялось. Участие сверхдержавы в главном конфликте года ограничилось тем, что американское посольство было обстреляно яйцами, вследствие чего престиж России временно возрос вдвое: страна, которая может позволить себе швырнуть в лицо мировому империализму столько яиц плюс две гранаты, никак не может считаться государством третьего мира. — Слушай, Иванов, — спросил Путин министра иностранных дел по селекторной связи. — Там никто ни с кем, часом, не конфликтует? — А что? — настороженно спросил Иванов. — Да мы бы помирили, понимаешь. Престиж бы подняли. — Гениально! — воскликнул министр. — Как раз в Белграде революция. — Что, опять бомбят? У нас яйца не казенные… — Хуже! — рапортовал Иванов. — Милошевича погнали. Он выборы сфальсифицировал. — Ну и что, подумаешь, дело житейское, — сказал Путин, но тут же одернул себя. — Я хочу сказать, с кем не бывает. — Да, но он хочет и второй тур подтасовать! — Он что, в первом не мог подтасовать как следует? — спросил президент. — Поразительные люди, совершенно не перенимают опыта… — Не мог вот. Теперь свергают его. Коштуницу ставят. — Слушай, — раздумчиво проговорил Путин. — Вообще говоря, это шанс. Мы свое отношение как-нибудь выразили? — Ну… — Иванов замялся. — Как всегда, по стандартной схеме. Подтасовывать нехорошо, но и свергать — нелегитимно. Милошевич нам друг, но демократия дороже. В таком примерно роде. — Тьфу, бред, — поморщился Путин. — Надо их помирить. Нельзя ли как-нибудь того… в Москву их? Я не могу туда лично лететь, у меня своих делов хватает, и вообще это несолидно — чтобы президент сверхдержавы летал во всякую Югославию… — А может, слетаем, дзюдо покажем? — с надеждой спросил Иванов. Он всякий раз по-детски хлопал в ладошки, когда Путин швырял соперника на ковер. — Вот еще, — хмыкнул дзюдоист. — Может, мне им еще «Наука умеет много гитик» сложить? Нет, пусть сюда приезжают. Я их живо помирю. — Сказано — сделано: министр Иванов немедленно позвонил в Белград. — Але, Милошевич? — спросил он. — Приветствую. Как вы насчет немного тут у нас отдохнуть, посмотреть достопримечательности? Что значит — не до того? Вы сейчас где вообще-то? В бегах? Ну и бегите к нам, мы вас не выдадим… Погода прекрасная, и вообще… погуляем, президент фокус покажет… С этим вашим конкурентом переговорим, как бишь его. Может, выторгуем чего. Летите, ей-богу, а то к нам давно никто не летал. (Иванов любил, когда к нам прилетали: тогда устраивался банкет, и можно было повеселиться на халяву.) Что? Никак не можете? Белград горит? Ну тогда ладно… Кстати, вы Коштуницы телефончик не знаете? А то он человек новый, я координат пока не знаю. Да, записываю… Ну, хоп.