Записки динозавра - Штерн Борис

Итак, фамилию пишем полностью. Не щадить, бить прямо по фамилии, но без ерничанья. Пусть уж Ашот не обижается, но статья пойдет без иллюстрации – спору нет, челюсть хороша, но из-за этой статьи произойдет большая драка, а драка дело святое… Шутки в сторону, а челюсть в архив.

Где моя авторучка?

Я ощупываю карманы, натыкаюсь сначала на чужой «паркер» с золотым пером, а потом на внучкину «склерозную записку». Сегодня она написана на листке от перекидного календаря. Почитаем, что я должен сегодня совершить…

На листке напечатаны жирное число «28», слова «ФЕВРАЛЬ», «ПЯТНИЦА» и список планет, видимых в предстоящем марте. На обороте красными чернилами и каким-то странным, не Татьяниным почерком записано:

Не забыть:

1. Звездные войны

2. Мыло, полотенце, паста, зубная щетка

Мною опять овладевает приступ сосредоточенного туподумия. Я разглядываю календарный листок, как до него разглядывал серебряный подстаканник, черную вывеску, белые обложки, и не могу сообразить: кто написал эту записку, сложил вдвое и засунул в мой нагрудный карман?

Я с опаской оглядываюсь…

За спиной никого, но за полуподвальным окном маячит уже знакомая фигура в смушковом пирожке.

– Маринка! – зову я. – Выйди узнай, что этому старцу от меня нужно.

Я продолжаю изучать календарный листок. Узнаю, когда сегодня взошло и зайдет солнце, восход и заход луны. Узнаю, что в марте «Венера не видна», «Марс виден сегодня в юго-восточной части неба в созвездии Весов как звезда нулевой величины. В 22 ч. 12 мин. Луна на короткое время закроет своим диском планету», «Юпитер восходит за два часа до рассвета в созвездии Стрельца», «Сатурн – после полуночи в созвездии Весов», «20 марта в 13 час. 24 мин. московского времени Солнце вступит в зодиакальный знак Овна, наступит начало весны».

Такой вот гороскоп.

– Это какой-то ненормальный, – смеется Маринка, заглядывая в кабинет.

– А в чем дело?

– Стоит, мерзнет… Я пригласила… Отвечает, что не смеет войти в наш… как его?.. священный храм науки и мысли.

– Я так и думал.

Я подхожу к окну, разглядываю этот листок на просвет и вижу обычные водяные знаки-звездочки.

Значит, сегодня начинаются звездные войны.

8

Я догадываюсь, кто подсунул мне эту повестку…

Вернее, мне хочется, чтобы это был именно он – удивительно похожий на меня издательский швейцар в фуражке, которому я много лет назад продал свою душу прямо в вестибюле «Перспективы». Конечно, меня засмеют, если я начну объяснять, каким способом пробил в Госкомиздате «Науку и мысль». Легенду о потустороннем швейцаре я не рассказывал даже внучке – Татьяна погладила бы меня по редким волосенкам и с восхищением сказала бы:

«Ты, дедуля, у меня писатель-фантаст!»

Но о швейцаре я молчу не потому, что меня засмеют, а потому, что разговор с ним воспринимаю серьезно. Он сидел в вестибюле рядом с газированным автоматом, всех сердито спрашивал, куда идут, и всех пропускал. Я всегда боялся швейцаров за их швейцарскую психологию, но этот вдруг участливо спросил, когда я после официального отказа Госкомиздата искал в кармане копейку для газированной воды:

«Что, дедушка, не везет? На, выпей водички с сиропом… – и протянул мне трехкопеечную монету. – Не бойся, не простудишься».

Я выпил за его счет сладкой негазированной воды и вдруг, уж не знаю зачем, пожаловался, что не могу пробить жизненно нужный научно-популярный журнал в его швейцарском издательстве.

«Жизненный? – с неподдельным интересом переспросил швейцар. – Нужный, научный и популярный? Тогда вот тебе, мил-человек, мой добрый совет: дай кому надо на лапу».

«Что значит?!.. – изумился я. – Дать взятку? Ты что, старик, сдурел? Кому?»

«Кому, кому… Мне, – просто и серьезно ответил швейцар. – Мне. Я же тебя, мил-ты-мой-человек, насквозь вижу. Ты тут третий день без толку груши околачиваешь… Я вас всех насквозь вижу лучше всякого рентгена. Я всю жизнь состою в швейцарах. Я – потомственный. Даже на войне по болезни имел белый билет и служил швейцаром в дипломатическом корпусе. Даже французскую медаль получил от чрезвычайного посла Франции. А когда с де Голлем отношения испортились, мне эту медаль было вспомнено, и отправлено меня на понижение в Лейпциг… в ресторан „Лейпциг“, – уточнил швейцар. – Ну, а здесь уже по старости…»

Насчет швейцарства в дипломатическом корпусе он не уточнил, полагая, наверно, что дипломатический корпус это такое высотное здание с архитектурными излишествами и с большой крутящейся дверью. Но эти мелкие неточности несущественны, – в остальном, в главном, швейцар был исключительно правдив: