Не так страшен черт - Калугин Алексей

Сложив бумаги вчетверо, я сунул их в карман.

- У нас в холодильнике имеется бутылка водки? - спросил я у Светика.

- Настоящая или с минералкой? - уточнила она.

- Настоящая.

Светик посмотрела на меня странным взглядом, но, ничего не сказав, скрылась за ширмой, где у нас стоял холодильник.

Я наклонился к зеркальцу, висевшему на стене возле Светикова стола, и внимательно осмотрел повреждения на своем лице. Нос был малиново-алым, а над правой бровью начинал вздуваться кровоподтек. Скорее всего завтра под глазами появятся синяки. Впрочем, не такие большие, чтобы не скрыть их с помощью косметики.

Вернувшись, Светик поставила передо мной на стол запотевшую бутылку Смирновской.

- Что, совсем плохи дела? - спросила она,

- Не настолько, чтобы я решил напиться в одиночку, - усмехнулся я, пряча бутылку в непрозрачный пластиковый пакет с рекламой "Адского" пива.

Заглянув в кабинет, я снял с вешалки широкополую шляпу, щелкнул ногтем по вмятине на тулье, чтобы придать ей законченную форму, и надел шляпу на голову.

- Можешь закрывать офис и отправляться домой, - сказал я Светику. Сегодня мы свой хлеб отработали сполна.

- А ты? - пристально посмотрела на меня девушка.

Если бы я не знал ее слишком хорошо, то мог бы даже подумать, что она за меня беспокоится.

- Поднимусь наверх, - я пальцем указал на потолок. - Хочу поговорить с кем-нибудь из специалистов в области биохимии, если таковые еще остались в этом институте.

Отсалютовав Светику рукой, я надвинул шляпу на глаза и, прихватив пакет с бутылкой водки, вышел в коридор.

Когда мы со Стасом только еще обосновывались в этом институте, здесь, можно сказать, кипела жизнь. Хотя интенсивность кипения уже в то время определялась главным образом только количеством пены. Но в коридорах института еще можно было встретить ученых в белых халатах, покрытых бурыми пятнами от пролитых на них реактивов и дырами от кислотных брызг. В лабораториях появлялись молодые ребята и девушки, только что закончившие институт и мечтавшие сделать карьеру, в глазах которых горел огонь подлинной научной страсти. Уже тогда отечественная наука переживала далеко не лучшие дни, но всем еще казалось, что стоит лишь проявить немного упорства и терпения и все еще наладится.

Теперь же по коридорам института бегали не гении отечественной науки, а клерки и менеджеры в пиджаках и при галстуках. В их глазах порою также можно было заметить огонь, да только причины его возгорания были совершенно иными. В отличие от прежних обитателей институтских этажей, нынешние думали не про то, как осчастливить все человечество, а о том, как облапошить хотя бы незначительную его часть.

Ученые, те, что еще оставались в институте, ютились теперь только на самом верхнем, шестом этаже здания. Когда я порою встречал их на лестнице или в холле на первом этаже, они казались мне похожими на мумии: осунувшиеся лица, потухшие взоры, халаты, похожие на полуистлевшие саваны, - казалось, жизни в них оставалось не более, чем требуется для того, чтобы только не спеша переставлять ноги. Молодых лиц среди научного состава института уже не было видно. По сути, в лабораториях работали только пенсионеры, досиживающие свой срок на привычном месте да те, кто не смог или по каким-то причинам не захотел уехать работать за рубеж.

Поднявшись на шестой этаж, я оказался в полутемном коридоре - большая часть люминесцентных ламп под потолком давно уже перегорела, а заменить их было некому. Пол был покрыт грязным линолеумом. У входа на этаж в полуразвалившейся кадке торчала покосившаяся пальма. На пыльном подоконнике стояла консервная банка, которую использовали в качестве пепельницы.

Я подошел к ближайшей двери и постучал. Никто не ответил. Я дернул дверную ручку - дверь была заперта. Так же запертыми оказались и две последующие двери. Четвертая дверь была чуть приоткрыта. Из-за двери тянуло табачным дымом и каким-то довольно-таки резким запахом, характерным для химических лабораторий. Заглянув в щель, я увидел огромный деревянный вытяжной шкаф, в котором стояло несколько конических колб и два штатива с пробирками. Еще я увидел чью-то ногу - серая помятая брючина, коричневый носок и домашний шлепанец малинового цвета.

Я дважды стукнул кулаком в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел.

- Добрый день, - приветливо улыбнулся я с порога.

Комната была похожа на длинный пенал с единственным окном, прорезанным в противоположной от входа стене. Помимо вытяжного шкафа в лаборатории находились еще термостат и два рабочих стола с полками над ними. О каком-либо порядке говорить не приходилось. Похоже было, что здесь не только давно не убирали, но и уже по меньшей мере месяца три не работали. Ощущение было такое, словно ты попал на корабль-призрак, с которого в одно мгновение исчезли все пассажиры, оставив все вещи в таком положении, как будто отлучились только на минутку, однако за долгие месяцы все вокруг успело покрыться толстым слоем пыли и зарасти паутиной. На столах стояли колбы с толстым слоем разноцветных осадков на дне, оставшимся после того, как испарилась вся жидкость. В раковине валялись осколки разбитой посуды и грязное вафельное полотенце. На крайнем от двери столе лежал бесформенный ком пластика, похожий на сюрреалистическую скульптуру. Когда-то это была лабораторная посуда, но по какой-то непонятной для меня причине она, словно под действием высокой температуры, потеряла свою первоначальную форму, превратившись в нечто, напоминающее то, что Сальвадор Дали изображал как утекающее безвозвратно время.

За письменным столом, стоявшим у окна, повернувшись вполоборота к двери, сидел единственный обитатель комнаты. На вид ему можно было дать дет пятьдесят или чуть больше. Он был невысокого роста, с большой, чуть лысоватой головой, одет в серые помятые брюки и байковую рубашку в красно-черно-белую клетку. Лицо его было открытым и невозмутимо-спокойным. Казалось, он ничуть не был удивлен моим неожиданным появлением. В руках он держал толстую книгу в темно-синем коленкоровом переплете, на котором был изображен фрегат с надутыми ветром парусами. При моем появлении он опустил книгу на колено, заложив страницу пальцем.

- Чем могу служить? - негромко и в высшей степени учтиво произнес он.

Но это была отнюдь не лакейская учтивость, а скорее манера общаться с людьми, присущая потомственному дворянину.

- Я из Комитета по внегосударственным субсидиям, - представился я. - Мне хотелось бы обсудить с вами некоторые вопросы, касающиеся работ, проводимых в данном институте.

- Прошу вас, - человек сделал царственный жест рукой, указывая на стул с покосившейся спинкой, заваленный грудой старых реферативных журналов. - Журналы можете скинуть на пол.