Великое Нечто - Емец Дмитрий

— Ну тут вы, пожалуй, батенька, попали пальцем в небо. Не мы, а вы плохо знаете историю, — усмехнулся молодой мужчина в белых джинсах, давно уже нетерпеливо постукивающий пальцами по колену.

— Почему это? — поразился тот.

— Да потому, что с Иванами Васильевичами вы напутали, — снисходительно объяснил его собеседник. — Было два Ивана Васильевича: Иван III и Иван IV — Грозный. И язык у вечевого колокола первым вырвал именно Иван III, сын Василия II Темного. «Собра воя много с пушками и с тюфяки и с пищалями…» И Русь, между прочим, в шесть раз увеличилась именно при нем, и Орду он отогнал, и литовский князь был в его руках игрушкой… А в народном сознании два Ивана Васильевича слились в одного. Ивана III почему-то забыли, а все валят на его внука.

— Сдаюсь! Я в самом деле плохо разобрался в Иванах… Почему бы нам всем не познакомиться? Дубровин, Семен Маркович.

— Корсаков. Алексей.

— А я Бурьин. Никита, — пророкотал великан и, утомившись чистить яблоко, сожрал его целиком вместе с серединкой и семечками, не выплюнув даже палочки.

— Я Лида. А это мой дедушка Чингиз Тамерланович Батыев, — сказала девушка. — Не обращайте на дедушку внимания, он неразговорчив.

— Лидочка, а ваш дедушка казах или узбек? — тотчас уточнил Семен Маркович.

Девушка задумалась и наморщила лобик.

— И казах, и узбек чуточку, — сказала она не очень уверенно. — Такое возможно?

— Еще и не такое возможно, уж поверьте мне, Лидочка, — успокоил ее Дубровин и улыбнулся, крайне довольный своим чувством юмора.

Поезд набирал скорость, он выехал из города и теперь мчался по Подмосковью на северо-запад. У железнодорожного переезда замерли две красные пожарные машины. Пролетело несколько тихих дачных станций, и наконец замелькали сосны и ели.

— Какая красотища! — вздохнул Семен Маркович, глядя в окно. — Настоящая средняя полоса России. Знаете, я ведь городской житель, в лесу почти не бываю. Мне дочь говорит: «Папочка, ты только тогда найдешь гриб, когда на него наступишь!»

— Хорошо еще, что вы не охотник, — сказал Бурьин. — У меня есть приятель Сашка Протвинкин, так он лишь тогда нашел медведя, когда провалился зимой к нему в берлогу. А что вы хотите, снег непролазный, ничего не видно.

— И что было потом? — с интересом спросила Лирда.

— А ничего особенного, — весело прогрохотал Никита. — Оба наложили в штаны и разбежались. Теперь Сашка охотится только на уток под Внуковом.

— И что, много самолетов уже подстрелил? — поинтересовался Корсаков.

— Думаешь, я тебе сказки рассказываю? Под Внуковом на уток самая охота, у кого хочешь спроси, — возмутился Никита, привставая с места. — Они к гулу привыкают, и им на него наплевать. За аэродромом большой пруд есть, где утки собираются перед перелетом. Откармливаются, сбиваются в стаи, а потом все вместе поднимаются и летят на юг. Их там такое множество — и слепой не промахнется.

— Нет там уток, — засмеялся Корсаков. — Не верю.

— Как это нет? — обиделся Никита. — Ты не москвич вот и не говори. Вот товарищ майор подтвердит, вру я или нет.

Молчаливый майор оторвался от газеты, подумал немного и невозмутимо сказал:

— Конечно, правда. Есть пруд, вытянутый такой. Да я и сам там уток бил. У меня отличное ружье, тульское, центрального боя.

— Ну вот, сговорились, — засмеялся Корсаков. — Не верьте им, Лида, там самолеты рядом, охотиться бы не разрешили.

— А почему бы и нет? Самолеты не круглые сутки летают, у них есть полетные часы, — сказал майор. — И потом, разве самолет дробью собьешь?

— Охотничьи истории — какая роскошь! Надо и мне внести их в раздел современного фольклора, — громко пробормотал Семен Маркович. У него была привычка как бы случайно проговариваться о своей работе, а потом наслаждаться всеобщим удивлением.

— В какой раздел фольклора? — переспросила Лирда.

— В моей книге. Как, разве я не говорил, что пишу книгу? — удивился Дубровин. — Я и сейчас еду собирать для нее материал. Цикл лекций о русской деревне, о русских нравах, обычаях…

Старый узбек лениво открыл правый глаз, покосился на Дубровина и отчетливо сказал: «Ша!» Затем глаз у узбека закрылся, и он опять впал в летаргический сон.

Лирда забралась на верхнюю полку и стала смотреть в окно.

Для приятелей явилось полнейшей неожиданностью настойчивое желание Лиды и ее дедушки ехать с ними. Они вообще были порядком ошарашены, когда у подъезда вдруг появилась их недавняя знакомая в сопровождении старого узбека, бросилась к Алексею на шею и заявила, что хочет за него замуж, чтобы платье не пропадало.

Бурьин, нужно отдать ему должное, воспринял это сообщение с большим энтузиазмом, вызвался быть шафером и три ночи гулять на свадьбе. Не теряя времени, Лида представила приятелям своего дедушку, который все время, оказывается, ждал ее на Казанском вокзале на чемоданах с урюком и ужасно беспокоился.

У Корсакова на мгновение мелькнула мысль, не найти ли в справочнике телефон соответствующего учреждения, но взял себя в руки. Лучше они возьмут девушку с собой, а там видно будет. Говорят, у ненормальных бывают просветления, и они узнают, где она живет.

— Одна девушка еще ничего, мы бы за ней уследили, но тут еще этот Батый… — прошептал Алексей Бурьину.

— Сейчас мы его отвяжем! — заверил Никита и, повернув узбека за плечи, показал ему, в каком направлении шагать.

— Тот-топ, шлеп-шлеп! А то будет секир башка! — пригрозил он.

Но не тут-то было. Лида заплакала, крепко обняла старика и заявила, что никуда не пойдет без дедушки.

— Куда я — туда и он! Так надо! — очень серьезно сказала она и показала пальцем куда-то в небо.

Поняв, что отвязаться от старика не удастся, Корсаков и Бурьин попробовали осторожно поговорить с потомком двух ханов и одного эмира, чтобы хотя бы понять, откуда он взялся, но аксакал на все вопросы лишь глубокомысленно кивал. Однако держался он при этом с таким непередаваемым достоинством, что приятели смирились с его присутствием и присвоили ему статус всеобщего дедушки.

Они поднялись в квартиру. Чингиз Тамерланович и Лида вели себя очень тихо и послушно, видно, опасались, что их выставят.

Лида хлопотала на кухне, ухитрившись приготовить из пачки вермишели и смерзшейся в ледяной ком курицы нечто потрясающее, а хан как сел на диван, так и не поднимался с него весь вечер и всю ночь, глядя в потолок. Вид у него был озабоченный, и, чтобы как-то развлечь его, Никита включил телевизор. Чингиз Тамерланович довольно быстро разобрался с пультом и развлекался тем, что гонял бедный «Панасоник» по всем программам. Наконец он набрел на выпуск «Новостей», где мельком сообщили, что от взрыва мощной бомбы погиб военный советник и политический деятель Пакистана Сайд Али Ахмед.

«Вот видите, взрывают не только у нас!» — снисходительно сказал диктор, переходя к следующему сюжету.

Чингиз Тамерланович отнесся к этому известию спокойно. Об уничтожении фантома он узнал много раньше. Если хоть один шар майстрюка погиб, и то хорошо. На большее рассчитывать не приходилось. Майстрюки редко устраивают ловушки всеми шарами.

Поэтому всю ночь Грзенк сидел на диване и, глядя в потолок, творил новый укорененный фантом. Он знал, что теперь майстрюк станет осторожнее и провести его будет нелегко.

По этой причине новый фантом должен был выглядеть детально проработанным, с тем чтобы каждая клетка в его организме и даже каждый заусенец на пальце был бы совершенно таким же, как у землян, но в то же время фантом должен был излучать энергию мрыгов, чтобы раздразнить аппетит майстрюка.

Более того, если прежние фантомы Грзенк расставлял далеко от себя, в шельфовых трещинах или на орбите, то этот фантом должен находиться где-то рядом, чтобы создать сильный кучный сигнал. В этом случае хищнику будет сложно определить четкую локализацию добычи, и это даст им дополнительный шанс.

Итак, нужен был новый укорененный фантом, правдоподобный, не вызывающий подозрений у аборигенов и вместе с тем соблазнительный, такая наживка, чтобы майстрюк не устоял и набросился бы именно на нее, а не на девушку в белом платье и не на старика, сочтя их всего лишь подделками. Это была нелегкая задача, хищник быстро обучался, и поэтому очередной капкан должен быть сложнее предыдущего. Для верности биологическая бомба должна сработать не сразу при первом прикосновении к ней майстрюка, а чуть позднее, когда, умертвив ее, майстрюк начал бы трансформировать ее в шар.

После того как несложная материя для фантома была сотворена в пространстве, Грзенк задумался, какой индивидуальный слепок ей придать. Важно ведь придумать не только саморазвивающуюся форму, без единого сбоя, чтобы — упаси бог! — у нее не стали бы в тридцать лет расти хвост или дополнительная голова (а такое уже случалось с некоторыми начинающими фантомистами), — главным являлось создать для фантома реальную человеческую историю, сам принцип его прохождения по жизни, чтобы он был не хуже, а даже лучше, чем у Сайда. Именно здесь и возникали трудности. Чем глубже укоренялся фантом, тем сложнее было провести его по лабиринтам жизни, подчиняющейся своим законам.