Великое Нечто - Емец Дмитрий

— Ну и что? Только это может спасти от вечности! — пролаяла на бегу дворняга, угадывая ее мысли. — Придумать правила один раз, а потом не нарушать…

В то время, пока Грзенк и Лирда силились познать причудливые изломы Великого Нечто, Никита и Китти, разделив колоду, играли в пьяницу на поцелуи. Корсаков сидел во дворе под навесом и ждал Лиду. Ему давно уже надоело слушать шлепанье карт, шепот и чмоканья.

Когда Бурьин и Корсаков вернулись из леса, оказалось, что Лида и Чингиз Тамерланович куда-то исчезли, а в доме была только Китти, которая вяло переругивалась с бабой Пашей. Обе женщины сидели на веранде и готовили смородину для варенья.

— И откуда ты взялась? — ворчала баба Паша, ловко пропуская веточку между пальцев и обрывая ягоды.

— А где Лида? — спросил Корсаков, вешая на крючок брезентовую куртку.

— А мне откуда знать? Вон у нее спроси! Она с ними дружбу водит. — Баба Паша недовольно кивнула на Китти и вышла в огород.

Китти оторвалась от миски со смородиной — ладони, губы и щеки у нее были красные, как у вурдалака, — и сказала хрипло:

— В лесу где-то ходят.

Из дома выглянул Бурьин и, оглядевшись, воровато зашептал:

— Слушай, окажи мне дружескую услугу — погуляй сегодня вечером где-нибудь.

— Зачем? — спросил Алексей, делая вид, что ничего не понимает.

Не думал я, что тебе придется объяснять, как маленькому, — расстроился Никита.

— А ты объясни…

— Видишь ли, мы договорились, что если я выиграю, то… Сам, короче, понимаешь.

— Что, ты ей так все прямо в лоб и сказал? — усмехнулся Корсаков.

— Ну почему же в лоб? Совсем не в лоб. Я… э-э… все культурно, с историческими примерами.

— А она что?

— Ничего. Вроде и не услышала. Но мне почему-то сразу карта пошла…

Решив поискать Лиду, Корсаков вышел за калитку и, волочасразу налипшие на подошвы сапог грязевые колодки, направился к лесу.

— Эй! Куда вы собрались по дождю? — громко окликнул его кто-то.

На крыльце своего дома, под козырьком, в спортивных шароварах и растянутой майке стоял Андрей Сократович и сподозрением смотрел на него.

— Почему вы не в магазине? Разве вы сейчас не директорпродмага? — удивился Корсаков.

— Магазин закрыт на переучет, а почта еще не открылась, — мрачно сказал внук Еврипида и, повернувшись, исчезв доме.

Алексей вышел за деревню, перелез через ограду и по старому выгону направился к лесу. Пройдя шагов двадцать, он снял с головы капюшон и, чувствуя, как струи воды затекают ему за шиворот, огляделся.

Лида, где ты? Где?

Он готов был поклясться, что только что весь выгон до самого леса был пуст, как вдруг на нем замаячили две маленькие фигурки. Даже сквозь пелену дождя Алексей с легкостью узнал их. Это были Лида и Чингиз Тамерланович, а у их ног вертелась лохматая собака.

«Как же я их просмотрел?» — удивился Корсаков и быстро, стараясь скрыть радость и не сорваться на бег, пошел Лиде навстречу.

Он не замечал уже ни ливня, ни того, что сапоги скользят по траве, ни того даже, что Чингиз Тамерланович по рассеянности идет по воздуху в десяти сантиметрах от земли. В струях дождя тоненькая фигурка девушки терялась и казалась просто черточкой, мазком кисти по мокрой бумаге.

Когда между ними оставалось уже шагов двадцать, Алексей с Лирдой вдруг замедлили шаг, потом рванулись и… неподвижно остановились в метре друг от друга. Он просто стоял с опущенными руками и смотрел, как стекает дождь по ее лицу.

— Я беспокоился, что ты промокнешь, — сказал Корсаков сдержанно-сухо. — Хотел отнести тебе плащ.

— И где же он?

Алексей посмотрел на свои пустые ладони.

— Забыл, — сказал он.

— Неважно. Я люблю гулять под дождем. Бнург и Грзенк плелись позади.

— Как мне надоел этот абориген! И чего он крутится возле моей девочки? — проворчал Грзенк.

— Не забывай сгибать ноги в коленях и не поворачивай голову на сто восемьдесят градусов! — предупреждающе прошипел пес, торопливо задрав лапу у ограды старого выгона.

Наконец они подошли к дому бабы Паши. Несмотря на ливень, через улицу, распластав мокрый хвост, важно шествовал петух, увидев которого Грзенк вздрогнул и вцепился в ошейник псу, а пес вцепился ему в штанину, и оба, таким образом, преодолели искушение.

Скрипнула знакомая калитка. Они поднялись на крыльцо.

— Мокрые насквозь! В такую-то дождину! — запричитала баба Паша, выглядывая из сарая.

Перед тем как отправиться к себе в домушку, Корсаков на всякий случай постучал по стеклу хозяйкиной веранды.

— Открыто! — недовольно прогудел бурьинский бас.

Никита, тихий, задумчивый и смирный, каким Корсаков никогда его не видел, сидел у печки, а Китти горячо ему что-то доказывала.

Когда вслед за Алексеем в комнате появились Чингиз Тамерланович и Лида, на лице Китти возникло неуловимое выражение облегчения.

— Вот что, Никита, — сказала она деловито, — займись-ка своим другом, а внучку и дедушку я сама посушу. Давай-давай, милый, не сиди как пень!

И Китти с ласковой улыбкой стала оттеснять Корсакова и Бурьина к выходу, явно спеша остаться наедине со своими родственничками. Они и сами не поняли, как оказались на крыльце.

Пока Алексей переодевался и рылся в чемодане в поисках сухой одежды, Никита сумрачно барабанил пальцами по стеклу. Он был заметно не в духе.

Корсаков же думал о Лиде. Она была для него сплошной загадкой. Вначале ему казалось, что, возможно, странность ее объясняется психическим отклонением, но чем больше он ее узнавал, тем сильнее убеждался, что считать ее сумасшедшей было бы неверно. Просто здесь он сталкивался с совершенно другой логикой, с качественно иной системой отсчета. И присутствие в Лиде тайны привлекало его не меньше, чем внешние достоинства, которым зачастую она сама не знала цены.

Было время, когда Корсаков считал, что женская красота сама по себе есть и ум, и форма существования. Уже давно он понял, как трудно найти ту единственную, которая только тебе и нужна. Вот и приходилось в поисках идеала часто менять женщин. И все это время он внутренне ждал ту самую, пока наконец внезапно, увидев Лиду, он не понял, что нашел ее. Неужели она?

— Эй, где ты там витаешь? — Бурьин помахал ладонью у него перед носом.

— А? Что?

— Ничего. «Анюта, ты тута?» — «Нет, мама, я тама!» — передразнил Никита. — Что-то мы с тобой, братец ты мой, расслабились. Амурами занялись, а про клад забыли. Неужели сдадимся? Теперь его просто из принципа нужно найти.

— Самим, что ль, зарыть, а потом искать? — улыбнулся Корсаков.

Бурьин воспринял эту идею неожиданно серьезно.

— А что! Неплохая идея! Почему бы и не самим? Поставим себя на место того, кто зарывал этот клад. Если бы тебе нужно было схоронить сундук в тех местах, куда бы ты его спрятал?

Корсаков честно постарался сосредоточиться, понадеявшись, что это поможет ему оторваться от неотвязных мыслей о Лиде.

— Во-первых, я не стал бы прятать сундук на поляне, — сказал он. — Поляна — слишком часто посещаемое место, и следы раскопа там долго видны. Я бы зарыл его где-нибудь в чаще, рядом с хорошо заметным ориентиром — старым дубом, сросшейся сосной или чем-нибудь в этом роде…

— Не фантазируй! Исходи из того, что в нашем случае клад был зарыт как раз на поляне. Еще какие-нибудь идеи есть?

Корсаков представил, как Путята ночью пробирается по болотистому броду, ведя в поводу навьюченную сокровищами лошадь. Дыхание сбивается. Ноги подгибаются от усталости, а погоня уже где-то близко. И вот он выходит на поляну у ручья. Лопаты нет, есть только меч — а мечом глубокую яму не выкопаешь. Путята озирается, взгляд его падает на Черный камень, потом он подходит к ручью и, поставив сундук на землю, жадно пьет. Корсаков живо представил все это, и у него мелькнула идея.

Я бы спрятал сундук на дне ручья. Вначале, разумеется набил бы карманы самым ценным, а потом вырыл бы под мостом на мелком месте яму и спрятал бы сундук. Вода бы мигом все заровняла. Или, еще лучше, отошел бы с сундуком выше по течению. Тогда даже собаки не взяли бы след.

Никита с сомнением покачал головой.

— Вообще-то мысль неплохая, но сундук увяз бы так, что и не достанешь. Места все-таки болотистые.

— Ну а ты куда бы спрятал? — раздраженно спросил Алексей.

Бурьин достал потрепанную записную книжку, в которой номера телефонов знакомых перемежались кривыми столбиками финансовых выкладок и наспех нацарапанными, видимо ими же самими, телефонами девиц. Никита решительно вырвал из книжки страницу и с бестолковостью начинающего картографа воспроизвел на ней поляну у ручья. Кривой линией, наискось пересекающей лист, он показал ручей, двумя черточками обозначил мостик, а чуть в стороне от ручья, примерно в десяти шагах от выкорчеванного пня отметил и заштриховал большой черный круг — камень.