Ангел быстрого реагирования - Белянин Андрей Олегович

— Это они, точно они,— зашептал на ухо военачальнику жрец. Тот самый, что являлся с угрозами в Шахшанор.— Это они устроили песчаную бурю и разрушили храм Вла­дыки!

— Разрушили?..— с сомнением посмотрел на святили­ще лугаль.— Я не вижу никаких разрушений.

— А что здесь происходит? — спросил верховный жрец, подходя к беседующим.— Что случилось, Мяга?

— Ничего особенного, господин мой,— низко склонил­ся жрец.— Просто наш великий император прислал за эти­ми отроками своего воина...

— Что-о?! — воскликнул Креол.— Зачем?!

— Вас отправляют к войскам, мальцы,— криво усмех­нулся лугаль.— Поблагодарите вот этого доброго служите­ля Энлиля.

— Ты что, донёс на нас?! — прошипел Креол, хватая жреца Мягу за грудки.

— Не дотрагивайся до меня! — отшвырнул его тот.— Ви­дишь, о чём я говорю, лугаль?! Вопиющее неуважение и грубость!

—  Ну да, ну да,— вяло покивал лугаль.— Собирайтесь, мальцы. Император очень разгневан на вас двоих. Промед­лите — будет только хуже.

— Разгневан?..— сглотнул Шамшуддин.

Креол, сердито сопящий в сторону Мяги, тоже поёжил­ся. Император Энмеркар — человек суровый и грозный. Даже архимаг подумает дважды и трижды, прежде чем сер­дить его... а потом всё-таки не станет сердить. Что уж гово­рить об учениках, едва вступивших на стезю Искусства?

— Очень разгневан,— кивнул лугаль.— Но и заинтере­сован. Если вы двое смогли создать песчаную бурю, разру­шившую целый храм, вы должны быть способными маль­цами. Такие в нашем войске нужны. Собирайтесь.

Креол и Шамшуддин переглянулись — теперь уже об­легчённо. Раз в них нуждаются, наказание явно не будет сильным. К тому же они обратили на себя внимание самого императора — а это многого стоит.

— Прибыв в войско, вы поступите под начало своего учителя,— сказал напоследок лугаль.— Почтенного абгаля Халая Джи Беш.

Франтишка Вербенска

Следы на ветру

В следах, оставленных на снегу узкими волчьими лапа­ми, блестели голубые кристаллы инея. С ветвей сосен ветер сдувал искрящуюся серебряную пыль, мороз играл на ду­дочке тишины под высоким небом из холодного сапфира. Под копытами лошади хрустела корочка снежного наста.

Огромный хищник, в полночь взявший свою кровавую долю в овчарне, начал уставать. И неудивительно — он та­щил почти половину зарезанной овцы. Вот это подарок для волка! Дерзкая стая уже несколько зим подряд хозяйничала в хлумецком имении господина Маркварта: её серый вожак был пронырливый и наглый, как сам дьявол.

Бочек, осиротевший сын Имрама из Хлума, поторопил своего гнедого коня. Если он вернётся домой без волка, дядя рассердится, будет язвить, сыпать оскорблениями и всуе упоминать имя Господа... Однако не только страх пе­ред дядей, но и собственное любопытство и охотничий азарт привели Бочека на границу королевских владений, в удивительные места, с незапамятных времён вызывавшие у людей тихую грусть, будто всё здесь овеяно волшебством.

К северу от Праги — города королей, за оживлённым се­лением Мельник, прорезают леса овраги и ущелья из пес­чаника, изобилующие необычайно глубокими и топкими местами: дно их едва ли можно разглядеть, и весло до него не достанет. Они наполнены стоячей водой, которая за­мерзает в толстый зеленоватый панцирь. В этих ямах рож­даются порывы ветра, песчаные вихри, вьюга, ураганы с градом и метелью, гонимые по краю ледяного поля.

Старый конь Бочека, костлявый, с седой гривой, фыркал, и из его ноздрей клубами валил пар, а влажная кожа на плечах вздрагивала. Всё дальше уходя в лес, сопротивляясь порывам ветра, всадник старался передвигаться как можно тише и внимательнее, с охотничьим ножом на боку, крепко сжимая арбалет, приготовленный к выстрелу.

Он проваливался в снег, оглушённый гулом собствен­ной крови. Капюшон грубого плаща соскользнул на заты­лок, а растрёпанные волосы прилипли к вспотевшим вис­кам... Вдруг под кустами он заметил большую серую тень и золотистый блеск диких зрачков. Когда раздалось гортан­ное рычание, наконечник стрелы был уже направлен в грудь волка, а палец на спусковом крючке напрягся...

— Стой,— загудел мужской голос.

Бочек удивлённо замер — в лесу не было ни души, и мо­розная тишина казалось бесконечной!

— Сын Имрама, предлагаю тебе в обмен на мою жизнь и баранину руку своей дочери,— продолжал незнакомец.

Паж из хлумецкого замка убрал левую руку с арбалета, чтобы крепко сжать в ладони пластинку оберега с молит­вой: человеческие слова доносились из волчьей пасти.