Золотой эшелон - Буковский Владимир

— НИКАК НЕТ!

— Тогда с Богом.

Тетя Маня с неодобрением смотрела, как Любка в нахальном халатике прошлепала к кухонному крану.

— Совести у девки нет: за полдень просыпаться! То-то вся рожа опухла, на что только мужики падают!

— Такая у меня работа, тетя Маня: всегда третья смена, и хоть бы кто за вредность молочка выделил! — захохотала Любка и отвесила соседке смачный воздушный поцелуй.

Это была их обычная перепалка. Остальные соседи в эту пору томились на работе, и пенсионерка тетя Маня скучала без компании. Против нотаций Любка не возражала.

— Воспитывай меня, теть Маня! Как перевоспитаешь — Господь тебе все грехи отпустит! Успела, небось, пошустрить, пока молодая была?

— Ты моих грехов не считай!

— Где уж мне считать, я дальше сотни не умею!

— О себе бы подумала, позорница: двадцать восемь лет — и ни семьи, ничего! Думала — потом успеешь? Чтоб у меня так печень болела, как ты успеешь!

Сегодня тетя Маня звучала мрачней библейского пророка, но спросонок Любка этого не уловила и продолжала так же весело:

— А я вот ребеночка нагуляю и тебе подкину: читай ему мораль с утра до вечера!

— Тьфу на тебя, беспутная! Да не крути ты кран, не крути! Не умыла личность свою выдающуюся, когда все нормальные люди умываются — ходи теперь тушью извозюканная! Нет воды и не будет теперь. Обожди дождичка, тогда ресницы разлепишь!

— А чего такое, теть Маня? — встревожилась Любка. К перебоям с водой одесситам было не привыкать, в последние пару лет ее обычно качали хорошо если три часа в день. А уж ночью водопровод не работал еще со второй эпидемии холеры. Но не стала бы старуха так расстраиваться по пустякам.

— А такое, что остапенки Беляевку заняли! На Одессу теперь идут!

Любка так и села.

— Да ты точно знаешь, тетя Маня?

— Куда точнее! Я уже с утра полгорода с ведром оббегала! А у колодца в Канаве коммуняки караул выставили, никого не пускают.

Новости были хуже некуда. Что значит «заняли Беляевку» — Одесса знала с военных еще времен. Из Беляевки тянули воду, и не было проще способа взять город, чем отрезать его от единственного источника и начать вымаривать жаждой.

Тетя Маня хорошо помнила зеленую водочную стопку, которой делили последнее на всю квартиру ведро воды, когда подошли немцы. Тогда, однако, удалось продержаться: город сравнительно быстро сдали, немцы, войдя в него, оказались румынами, и по-настоящему плохо стало гораздо позже — когда ввели войска СС, и появились виселицы на улицах.

Теперь же, в ширящейся неразберихе, можно было ожидать всего. Даже самые эрудированные уличные пацаны не всегда могли перечислить все названия повстанческих армий, мародерских банд и политических партий. Любой замурзанный вундеркинд (а других детей одесские мамаши не производили с самой дореволюции) мог заткнуть за пояс любого западного советолога, но все же рисковал сбиться.

— Коммуняки, сицилисты, зеленые сицилисты, монархисты, конституцонные петлюровцы, савеловцы, голубые братья, черноморцы, автономники…

— Дурак, остапенков забыл! Чур, теперь не считается, раз ты встрял!

Остапенки, по слухам, были беспощадны к инородцам, а инородцами были все, кто не мог чисто произнести украинское слово «паляныця».

У них были эрудиты, способные аргументировать притязание Украины на какую угодно территорию, вплоть до канадской автономии. И у них были веселые хлопцы, готовые отстаивать эти притязания безо всяких там летописей и раскопок. Возможному оппоненту вежливо предлагали произнести проверочное слово и в случае неудачи приглашали с поклоном:

— Прошу пана до гилляки!

Теперь они за пятьдесят километров. Но, войдя в Одессу, на первой попавшейся акации они могли бы развешать представителей каких угодно наций, кроме греков, — да и то потому, что одесскими греками в свое время озаботился лично товарищ Сталин. Тетя Маня рассказала, что уже открылись частные курсы Абрама Соломоновича Мендельсона. Он учил произносить «паляныця» интенсивным методом, а плату принимал водой. За обучение детей он брал вдвое меньше, но не из альтруизма, а из уважения к честному бизнесу: детские группы обучались вдвое быстрее.

По словам тети Мани, был и расширенный курс, где кроме ключевого слова изучались популярные проклятия и нелестные пожелания. Они были призваны окончательно убедить экзаменаторов в невиновности испытуемого.

— А ты, тетя Маня, записалась?

— А нащо мени, сим болячек твоему батькови в печинку, в жидив ридний мови вчытыся?! — отрезала тетя Маня. И пораженная Любка так никогда и не поняла: с утра ли успела шустрая бабка пройти интенсивный курс или умела так выражаться с безгрешной юности.