Золотой эшелон - Буковский Владимир

Зубров внимательно на нее посмотрел, помолчал.

— Спасибо своим девочкам, Любка, скажи. Выручили. Я уж думал в портянки ее заворачивать. Жалеете, значит.

— Как не пожалеешь? Мы ее вчера видели — все ребрышки наружу и рот в крови. Оно ж еще дитя, за что ей наши беды! Вы уж за ней присмотрите, товарищ полковник! Мы тут на птичьих правах, а вы в случае чего защитите. Ну, я пошла.

— Иди, Любка. Не обижают вас?

— Не, ребята хорошие. До свиданья, командир.

Зубров приволок узел в купе. Девочка как была в салымоновой куртке, достающей ей ниже колен, забилась в угол на койке. Вчерашнюю ночь она тут пробыла одна: у Зуброва были дела поважнее, чем приглядывать за девчонкой.

— Вот тебе одежки всякие. Солдатскую форму выдадим своим порядком. Через полчаса зайду — чтоб готова была!

Девочка даже не спросила, к чему такому ей надо быть готовой. Похоже, она была немая, но это Зубров намеревался разъяснить позже. Он сказал Драчу насчет десантной формы малого размера, и через полчаса навстречу полковнику поднялся мальчик-солдат, нестриженый только.

— Как тебя звать?

— Оксана.

— А фамилия есть?

— Харченко.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать почти…

— Что значит почти?

— Через месяц будет. Я в десятый класс перешла.

Тут Зубров вспомнил, что где-то на свете есть школы, куда ходят дети, и там уже начался учебный год. Или должен был начаться.

— Почему ты в обкоме была?

— У меня папа там работал. А два дня назад приходит и говорит мамочке: началось, собирайтесь быстренько. На вертолетах, говорит, забирать будут. Сутки мы там просидели. А потом…

— Что потом — я видел. Да не реви ты, господи! Никто тебя тут не обидит. Жить будешь тут, на довольствие поставим. А высадим в безопасном месте. Зубы-то все целы?

— Кажется, да.

— Вот и хорошо, а то тут у нас врача нет. Отсыпайся. Душ тут рядом и сортир. Из вагона не выходи без спросу.

— Дяденька!

— Что? — Зубров опешил. Никто его так еще не называл за всю его жизнь.

— А куда мы едем?

— В Москву, племянница. Кашу тебе сейчас принесут. Поешь и спи давай.

На короткой остановке поезд набирал воду. Драч маялся. Он чувствовал себя последним идиотом, хоть и понимал, что с каждым может случиться. Ну, попал в глаз кусочек горячего шлака, ну застрял, так что и не видно его, и вытащить невозможно, и промывание не помогает. Но хорош теперь капитан, беспомощно моргающий и проливающий слезу! А другой глаз, подлюка, видимо из солидарности с поврежденным, моргает ему в такт, окончательно сводя на нет командирский взгляд. И левая рука все норовит пострадавший глаз потереть, все надеется, что смахнет соринку.

Может быть, все это паскудство и называется безусловными рефлексами, только ему, Драчу, от этого не легче.

— А что это у вас, товарищ капитан, с глазиком случилось? — услышал он за спиной медовый голосок. Драч обернулся, намереваясь огрызнуться, и осекся.

Из окна вагона, в трех шагах от него, улыбалась хорошенькая бабенка, причем с явным сочувствием, без подначки.

— Да вот, девонька, вроде тебя любопытный был, из окошка на ходу высовывался и заработал подарочек. Врача у нас теперь нет. Три часа тру к носу — и все никак не выходит.

— А вы ко мне заходите, я выну!

Драч, слегка поколебавшись, полез в вагон.

— Который глазик обидели? Ну-ка! Да не дергайся, чорнобривенький!

Не успел Драч опомниться, как вспухшие его веки были бесцеремонно оттянуты, и кончик розового язычка прошел туда-сюда по глазному яблоку. Потом его отпустили.

— Ну как?

— Ой, девонька, дай проморгаться!

С изумлением и восторгом Драч почувствовал, что все в порядке.

— Это откуда ж ты такой метод выкопала?

— Бабушка научила, — скромно ответила спасительница, и тут только Драч разглядел, что фигурка у спасительницы идеальная и обтягивающий костюмчик вроде тренировочного вовсе не предназначен, чтобы это скрывать.

— А как же тебя, голубонька, зовут?

— Любка.

— Ой же и имечко какое сладенькое!

— Ну, вы и скажете!

— А ты давай теперь и второй глаз, а то он обидится.

Эту ночь Любка провела в купе у Драча. И следующую тоже.

Любка заварила чай и поплотнее закуталась в оренбургский платок. Драч был на ночном дежурстве, и она с нетерпением ожидала утра. Ей очень нравилось заботиться о Драче. Уж больно он благодарно реагировал. Будь то заштопанный носок или выстиранная рубашка — он моментально все замечал.

— От же ж голубонька моя, за всем досмотрит!