Мой дядюшка Освальд - Даль Роальд

Насчет краткого я ничуть не ошибся; через тридцать три минуты после того, как Ясмин вошла в дом, тяжелая черная дверь распахнулась и выпустила ее наружу.

Она шла к моей машине, а я искал в ее одежде следы какого-нибудь беспорядка. Таковых не было. Табачного цвета шляпа была заломлена под тем же лихим углом, и вообще выглядела Ясмин столь же аккуратно, как и когда входила.

Только ой ли? Не чувствовалось ли в ее походке своего рода нехватки легкости? Конечно, если присмотреться. Не двигала ли она своими длинными прекрасными руками и ногами как-то слишком уж осторожно? Безо всяких сомнений. Правду говоря, она шагала, словно только что слезла с велосипеда после долгой поездки в неудобном седле.

Эти наблюдения меня успокоили, они явно свидетельствовали, что мой отважный солдат побывал в яростном сражении.

— Прекрасная работа, — сказал я, когда она села в машину.

— А с чего ты взял, что все было удачно?

В хладнокровии ей никак не откажешь.

— Только не говори мне, что все сорвалось.

Ясмин не ответила. Она устроилась поудобнее и захлопнула дверцу машины.

— Мне нужно знать, потому что, если ты с добычей, я должен гнать домой, чтобы поскорее ее заморозить.

Она была с добычей. Конечно, она была с добычей. Я погнал как сумасшедший в гостиницу и приготовил полсотни великолепных соломинок. Согласно проведенному с помощью микроскопа подсчету, каждая соломинка содержала не меньше семидесяти пяти миллионов живчиков. И я знаю, что они вполне действенные, потому что в тот самый момент, когда пишутся эти слова, то есть через девятнадцать лет после описываемых событий, я могу определенно утверждать, что по Франции бегают четырнадцать детишек, имеющих отцом Марселя Пруста. Кто они, знаю только я. Это является огромной тайной, тайной, известной лишь мне и, конечно же, матерям. Мужья ничего не знают, это материнский секрет. Но боже милосердный, вы бы только посмотрели на этих глупых, амбициозных, увлеченных литературой мамаш. Каждая из них, взирая на свое прустовское чадо, гордо говорит себе, что почти наверняка породила великого писателя. Ну так вот, она ошибается. Все они ошибаются. Ничто не указывает, что от великих писателей рождаются великие писатели. Иногда от них родятся мелкие писатели, но это максимум.

Как мне кажется, есть чуть больше свидетельств тому, что великие художники иногда зачинают великих художников. Ну посмотрите на Тенирса, Брейгеля и Тьеполо, даже на Писсарро. И в музыке тоже. Великий Иоганн Себастьян обладал таким потрясающим гением, что просто не мог не передать часть его своим детям. Но писатели? Нет, ничего подобного. Великие писатели, как правило, взрастают на сухой каменистой почве — дети шахтеров, или мясников, или обнищавших учителей. Но эта простейшая истина ничуть не мешает кучке богатеньких, сдвинутых на литературе дамочек страстно желать ребенка от блестящего мсье Пруста или необыкновенного мистера Джеймса Джойса. Да и вообще моя работа — не разводить гениев, а делать деньги.

К моменту, когда я заполнил эти пятьдесят прустовских соломинок и благополучно опустил их в жидкий азот, было уже почти девять. Ясмин приняла душ и переоделась в нормальную женскую одежду, и я отвел ее к «Максиму», чтобы поужинать и отметить наш успех. Она все еще ни словом не обмолвилась, как оно там все было. Мой дневник за это число говорит, что мы начали ужин с дюжины escargots.^[19] Была середина августа, и красная дичь как раз начала прилетать из Йоркшира и Шотландии. И мы заказали себе эти подарки сезона, причем я сказал метрдотелю, чтобы нам поджарили их с кровью. Из вина мы взяли бутылку «Вольнэ», одного из моих любимейших бургундских.

— Ну а теперь, — сказал я, когда официант ушел за нашим заказом, — расскажи мне все по порядку.

— Все по порядку?

— Вплоть до самых мельчайших подробностей.

На столе стояла вазочка с редиской; Ясмин забросила одну редиску в рот и стала ею хрустеть.

— У него на двери звонок, — начала она, — и я позвонила. Открывшая дверь Селеста молча на меня уставилась. Ты бы только видел эту Селесту — костлявая, востроносая, рот как прорезанный ножом и карие глазки-бусинки, взиравшие на меня с крайним подозрением. «Что вам угодно?» — спросила она в конце концов, и я спела ей эту песню: мол, приехал из Англии с подарком для великого писателя, которого боготворю. «Мсье Пруст работает», — сказала Селеста и едва не захлопнула дверь, ноя ловко подставила ногу и шагнула внутрь. «Я не за тем проделал такой путь, чтобы меня даже не пустили в дом, — заявила я. — Сообщи, пожалуйста, своему хозяину, что к нему гость».