Игра в обольщение - Эшли Дженнифер

Кэмерон чувствовал, что она его не понимает. Ее серые глаза были спокойны, руки придерживали шаль. Эта шаль шла ей необыкновенно, серебристая и шелковисто-блестящая, она струилась по ее рукам точно так, как струились ее волосы по телу Кэмерона, когда они занимались любовью.

Эйнсли уезжает, Кэмерон теряет ее. От одной этой мысли его бросило в холодный пот.

— К тому времени, когда я вернусь, Дэниел приедет домой на короткие каникулы, — продолжала Эйнсли. — И мы опять будем всей семьей.

«Семья… Опять…» Как будто все так просто. Кэмерон с Дэниелом всегда были подобно двум спутникам, вращающимся друг вокруг друга, и оба знали это. Пока не появилась Эйнсли. Дэниел при всяком удобном случае старался подтолкнуть Эйнсли в жизнь Кэмерона, неожиданно остался зимовать с ними, чтобы убедиться, что его отец и Эйнсли выдержали до конца все испытания и не сдались. Теперь Дэниел уехал, поверив, что все хорошо.

— Ты не вернешься, — обронил Кэмерон.

— Вернусь. Я же сказала.

— Может, ты и попытаешься вернуться. Но королева вцепится в тебя, утащит тебя назад в свой мир, где она — и луна и солнце. Она не любит Маккензи и сделает все, чтобы не отпустить тебя к нам.

— Не понимаю, королева принимает твои советы в отношении лошадей, — удивилась Эйнсли. — Она даже вызвала тебя в Балморал, хотела услышать твое мнение.

— Потому что ей хочется, чтобы ее лошади побеждали. Но это вовсе не означает, что она любит меня или хотя бы уважает. Виктория знала мою мать, считала ее глупой, за то, что она терпела моего отца. Она одновременно жалела мать и презирала ее. Она считает, что сыновья Маккензи сделаны из того же теста, что и их отец, и, пожалуй, она не слишком ошиблась.

— Она ошиблась. И очень. Я это знаю. Изабелла рассказывала мне о твоем отце. Он — ужасный человек.

— Но он — здесь, — ударил себя в грудь Кэмерон. — Он — здесь. Тот, что избивал нас, убил мать и запер в приют Йена. Он здесь, со мной. Он во всех нас. Ты, наверное, заметила, что моя семья не совсем нормальная.

— Экстравагантная, это точно, — слегка улыбнулась Эйнсли.

— Абсолютно сумасшедшая. Я спасаюсь от этого сумасшествия с помощью лошадей, но в межсезонье едва могу держать себя в руках. Так было, пока не появилась ты. Господи Боже, вместо того чтобы пить и менять женщин, я бродил по скверам, ходил в музеи и парки. Я слушал, как дождливыми вечерами вы с Дэниелом обсуждаете достоинства кондитерских шедевров и играете в шашки. Мои друзья в Монте-Карло сказали, что я стал домашним человеком, а я смеялся, потому что ничего не имел против.

— Ты чувствовал себя несчастным в Монте-Карло, — напомнила ему Эйнсли, бросив на него еще один озадаченный взгляд.

— Неспокойным, да. Только не несчастным. Черт, нет. И там, и в Париже я как будто все увидел впервые, по-новому. Все, что в течение многих лет я воспринимал как само собой разумеющееся, вдруг обрело краски и содержание. Почему? Потому что я все видел твоими глазами.

Эйнсли не представляла, насколько она была красива, стоя вот так — неподвижно, смущенно нахмурив брови.

— Но твое сердце — здесь, — сказала она. — В Беркшире. В этом имении с лошадями. Насчет этого я не ошиблась.

— Мое сердце там, где ты, Эйнсли. Поэтому когда ты уезжаешь… — Кэмерон махнул рукой.

— Я вернусь, — упрямо повторила Эйнсли.

— И могу я спросить — почему?

— Потому что я люблю тебя.

Она говорила это и раньше, хотя не так часто, и теперь по-видимому, ждала его ответа.

Черт, Эйнсли может говорить это сколько угодно. Многие женщины говорили Кэмерону, что любят его, даже Элизабет говорила. Обычно они ворковали об этом, получив от него дорогой подарок. Но к Эйнсли-то это не относится. Или относится?

Что-то подсказывало Кэмерону, что она говорит правду.

— Тогда почему ты уезжаешь?

— Есть дела, которые мне надо сделать. Важные дела. Я бы попросила тебя поехать со мной, но знаю, ты не можешь оставить лошадей, к тому же твое присутствие только все усложнит.

— Что — все?

— Кэмерон.

Кэмерон опустил руки и подошел к окну. Там, в загоне, Анджело, сидя верхом на лошади, перевел ее в легкий галоп, медленно сбавляя скорость.

Сзади подошла Эйнсли и погладила его по плечу.

— В ту ночь, шесть лет назад, в твоей спальне, — тихо сказала она, — когда ты так старательно соблазнял меня, а я отказала…

— Я помню. — Лошадь шла хорошо, казалось, что Анджело с животным — единое целое. — К чему ты это говоришь?