Королевство грез - Макнот Джудит

— Добро пожаловать, мой любимый.

Внезапно он понял, почему видит ее в сияющем ореоле, почему не чувствует боли, почему она говорит и глядит на него с такой невероятной нежностью. И проговорил вслух, бесстрастно и твердо:

— Я умер.

Склонившееся над ним видение покачало головой и тихонько присело рядом. Нагнувшись, ангелоподобная дева откинула с его лба прядь черных волос и улыбнулась, но длинные ее ресницы слиплись от слез.

— Если б ты умер, пришлось бы, пожалуй, мне выйти на поле и поразить своего сводного брата, — поддразнила она, и в ее голосе еще слышалось страдание.

Кончики пальцев, лежавших на лбу, были холодными, и определенно наяву он ощущал прикосновение ее бедра.

— И как бы ты это сделала? — спросил он.

— Ну, — сказало видение, склоняясь и нежно щекоча его губы своими мягкими губками, — в прошлый раз я сделала вот как… Подняла забрало… и…

По губам его скользнул язычок, и Ройс задохнулся. Нет, он не умер. Ангелы, безусловно, так не целуют. Обвив здоровой рукой ее плечи, герцог притянул ее и только вознамерился поцеловать, как его осенила еще одна мысль, и он нахмурился.

— Если я жив, почему мне не больно?

— Тетушка Элинор, — прошептала она, — составила специальное снадобье, и мы заставили тебя его выпить.

Порвалась последняя паутина, опутывавшая его рассудок, и, блаженно вздохнув, он прижал ее, поцеловал и возликовал всей душой, ибо губы ее раскрылись и она целовала его в ответ от всего сердца. Когда Ройс наконец отпустил ее, оба никак не могли отдышаться, страстно желая сказать слова, достойные быть сказанными в лучшем месте, чем тут, в палатке, содрогающейся от воплей неистовой толпы. Через минуту Ройс спокойно спросил:

— Я тяжело ранен? Дженни перевела дыхание, закусила губу, и глаза ее затуманила боль от ран, полученных им по ее вине.

— Неужто дела мои так плохи? — хрипло допытывался он.

— Да, — шепнула она. — У тебя сломаны левая рука и три пальца. Раны на шее и под ключицей, которые, по словам Стефана и Гэвина, нанес тебе Малькольм, длинные и глубокие, но уже не кровоточат. Глубокая рана на ноге просто чудовищна. Ты получил страшный удар по голове, должно быть, когда снял шлем и наверняка, — мстительно продолжала она, — когда на тебя напал кто-то из моих мясников-родичей.

Кроме того, ты весь жутко избит. Он удивленно приподнял бровь:

— Звучит не так уж и плохо.

Дженни заулыбалась при столь героическом заявлении, но он тихо, многозначительно добавил:

— И что дальше?

Она сразу поняла, о чем он спрашивает, представила, какие еще физические страдания выпадут на его долю, если он вернется и проведет еще один поединок, и сравнила с неизмеримым страданием, которое придется стерпеть его гордости, если он этого не сделает.

— Тебе самому решать, — отвечала она через минуту и, не в силах сдержать недобрых чувств по отношению к отцу и брату, закончила:

— Но там, на поле чести, где моя семья обесчестила себя нынче, есть рыцарь по имени Малькольм Меррик, публично бросивший тебе вызов час назад.

Ройс погладил ее по щеке костяшками согнутых пальцев и ласково уточнил:

— Можно ли заключить из сего замечания, что, по твоему убеждению, я и впрямь способен побить его, пристегнув щит к плечу над сломанной рукой?

Она склонила голову набок:

— А ты что скажешь?

Ленивая улыбка тронула краешки чувственных губ, которые вымолвили всего два слова;

— Не сомневаюсь.

Стоя возле палатки рядом с Ариком, Дженни смотрела, как Ройс наклоняется, чтобы взять у Гэвина свое копье. Он взглянул на нее, поколебался долю секунды — пауза эта почему-то показалась многозначительной, — потом повернул Зевса, направился было к полю, но тут Дженни сообразила, отчего он мешкал, и, окликнув, велела ему обождать.

Она влетела в палатку Рейса, схватила ножницы, которыми они пользовались, нарезая полотно для перевязки ран, вернулась к вороному скакуну, который уже не мог устоять на месте, роя землю передним копытом, остановилась и глянула снизу вверх на своего улыбающегося мужа. Потом наклонилась, отхватила длинный кусок от подола синего шелкового плаща, дотянулась и привязала его к острию копья Ройса.

Арик зашагал с ней рядом, и они вместе следили, как он выезжает на ристалище под одобрительный рев толпы. Взгляд Дженни был прикован к ярко-синему знамени, реющему над копьем, и, несмотря на всю любовь к мужу, слезы подступили к горлу. Ножницы оттягивали ей руку, как тяжкий символ ее предательства; словно она обрезала вместе с кусочком синей ткани все нити, что связывали ее с родиной.

Она громко перевела дыхание и вздрогнула от изумления — массивная ладонь Арика вдруг легла ей на голову. Увесистая, как боевой топор, она полежала мгновение, потом скользнула по щеке, притянула, и Дженни ткнулась лицом ему в бок. Это было объятие.

— Нечего тебе беспокоиться, что мы разбудим его, моя дорогая, — с полнейшей уверенностью заявила Дженни тетушка Элинор. — Он спит уже несколько часов.

Серые глаза приоткрылись, оглядывая комнату, потом с ленивым восхищением уставились на отважную златовласую красавицу, которая стояла у двери спальни, слушая тетку.

— Даже без снадобья, которое я ему дала, — продолжала тетушка Элинор, направляясь к флакончикам и склянкам с порошками, расставленным на сундуке, — любой мужчина, вернувшийся сплошь израненным на поле и принявший участие еще в пяти поединках, будет спать ночь напролет. Впрочем, — добавила она с бодрой улыбкой, — ему не понадобилось много времени, чтобы расколошматить их всех. Что у него за терпение, — проговорила она с восторженной улыбкой, — и какое искусство! Я никогда не видала ничего подобного.

— Он будет ужасно страдать, когда проснется. Я хотела бы, чтоб вы дали ему побольше того снадобья, которым поили прежде, до того, как он вернулся на поле.

— Разумеется, это было бы хорошо, да только неблагоразумно. Кроме того, судя по шрамам на его теле, он привык иметь дело с болью. Как я тебе уже говорила, принимать больше одной дозы моего зелья небезопасно. С прискорбием должна признаться, что оно имеет кое-какие нежелательные последствия.

— Какие именно? — поинтересовалась Дженни, все еще надеясь хоть как-нибудь ему помочь.

— Во-первых, — страшным голосом изрекла тетушка Элинор, — он лишится возможности выполнять свои супружеские обязанности на целую неделю.

— Тетушка Элинор, — твердо сказала Дженни, готовая пожертвовать наслаждением от любовных ласк ради того, чтоб избавить его от боли, — если это единственное, о чем следует беспокоиться, прошу вас дать ему еще лекарства.

Тетушка Элинор поколебалась, неохотно кивнула и взяла с сундука пузырек с белой пудрой.