Королевство грез - Макнот Джудит

— Я и не видел. По крайней мере в таком состоянии. Восемь лет назад я собрал архитекторов, чтобы приехать сюда и вместе набросать план дома, который мне хотелось иметь, когда покончу с битвами. Я все намеревался вернуться и посмотреть, да Генриху вечно требовалось, чтоб я был срочно в каком-нибудь другом месте. Ну в каком-то смысле все к лучшему. Теперь накопилось достаточное состояние, чтобы моим сыновьям никогда не пришлось зарабатывать золото ценой собственных сил и крови, как выпало мне.

Дженни в смятении уставилась на него:

— Вы хотите сказать, что покончили с битвами? Он окинул ее взглядом и с веселой иронией проговорил:

— Доведись мне атаковать Меррик, это было б моей последней битвой. А вышло так, что я штурмовал последнюю стену замка, когда похищал вас оттуда.

Дженни так ошеломили эти поразительные откровения, что у нее зародилась нелепая мысль, будто он неким образом принял это решение из-за нее, и, не успев одуматься, девушка выпалила:

— Когда вы все это решили?

— Четыре месяца назад, — грубовато-решительно заявил он. — И если вдруг вновь подниму руку с оружием, то лишь по одной причине — когда кто-нибудь посягнет на то, что принадлежит мне.

Засим он умолк, устремил взор вперед, напряженное лицо его мало-помалу смягчилось. Оторвав наконец взгляд от замка, он опустил глаза на нее и с кривой усмешкой спросил:

— Знаете, чего я больше всего жду от новой жизни — после мягкой постели, в которой буду спать по ночам?

— Нет, — призналась Дженни, изучая его чеканный профиль и чувствуя, что совсем не знает этого человека. — Чего же вы больше всего ждете?

— Еды, — недвусмысленно объявил он, вновь приходя в хорошее расположение духа. — Хорошей еды. Нет, не просто хорошей, а превосходной, и чтоб стол накрывали три раза в день. Деликатесной французской еды, и острой испанской еды, и здоровой английской еды. Я жду, что ее подадут на блюде, доведенную до совершенства, вместо того чтоб хвататься за вертел с полусырым или обуглившимся куском. А потом я желаю десерта — пирожных, и тортов, и всяческих сластей. — Он стрельнул в нее довольным, полным насмешки над собой взглядом и продолжал:

— По ночам перед началом сражения большинство мужчин думает о своем доме, о своей семье. А знаете, о чем я думал, лежа без сна?

— Нет, — отвечала Дженни, сдерживая улыбку.

— О еде.

Она не сдержалась, не в силах прикидываться глухой, и разразилась смехом при столь невероятном признании из уст человека, которого шотландцы называли сатанинским отродьем, но хоть Ройс и послал ей в ответ короткую улыбку, внимание его было приковано к окружающему пейзажу, взгляд обшаривал земли и замок, словно он упивался картиной.

— В последний раз я был тут, — объяснил он, — восемь лет назад, работая с архитекторами. Замок шесть месяцев подвергался осаде, и внешние стены лежали в руинах. Часть самого замка была разрушена, а все эти холмы сожжены.

— И кто же его осаждал? — подозрительно поинтересовалась Дженни.

— Я.

На языке ее вертелся язвительный ответ, но мысль испортить приятное настроение вызвала вдруг отвращение, и вместо этого она легковесно заметила:

— Нечего удивляться, что шотландцы всегда будут на ножах с англичанами, ибо в нашем образе мыслей нет ничего общего.

— В самом деле? — сказал он, усмехаясь в ее задранное к нему личико. — Почему так?

— Ну согласитесь, — отвечала она с вежливым превосходством, — престранный обычай у англичан стирать с лица земли собственные замки, что вы проделывали на протяжении столетий, тогда как могли бы сражаться с шотландцами… с врагами, — поспешно поправилась она, — и разрушать их замки.

— До чего увлекательная идея! — поддразнил он. — Мы, однако, старались проделывать и то, и другое. — Она фыркнула над этим ответом, а он продолжал:

— Впрочем, если знание шотландской истории меня не подводит, кажется, ваши кланы бились друг с другом на протяжении веков, умудряясь одновременно нарушать наши границы, и совершать набеги, и жечь, и всячески нам досаждать.

Решив лучше оставить эту тему, она оглянулась на огромный замок, сияющий под солнцем, и полюбопытствовала:

— А почему вы его осаждали? Потому, что хотели забрать себе?

— Я штурмовал его потому, что барон, которому он принадлежал, вступил с несколькими другими баронами в заговор с целью убийства Генриха, в заговор, который чуть не удался. Это место тогда называлось Уилсли, по имени владевшего им семейства, но Генрих отдал его мне с условием, что я его переименую.

— Почему?

Взгляд Ройса стал суровым.

— Потому, что именно Генрих возвысил Уилсли до барона и наградил этим поместьем. Уилсли был одним из немногих доверенных его дворян. Я дал замку имя Клеймор в честь семейств моей матери и отца, — добавил Ройс, пришпоривая коня и посылая Зевса вперед быстрой рысью.

Всадники из замка летели с холма вниз и приближались навстречу. В неумолчном глухом топоте позади, постепенно надвигавшемся и становившемся громче, уже можно было явственно различить лошадиный галоп. Дженни оглянулась через плечо и увидела полсотни человек, нагоняющих их.

— Вы всегда планируете события с такой точностью? — спросила она с поблескивающим в глазах нерешительным восхищением.

Его прищуренный взгляд выражал удовлетворение.

— Всегда.

— Почему?

— Потому что, — охотно объяснил он, — расчет времени помогает выйти из битвы верхом на коне, а не быть вынесенным на щите.

— Но ведь вы больше не будете биться, зачем же рассчитывать и планировать?

Ленивая улыбка его была почти мальчишеской.

— Верно, только это уже вошло в привычку, а от таких привычек трудно отделаться. Мужчины, что позади нас, годами сражались со мной бок о бок. Они знают, о чем я думаю и что хочу сделать, почти не нуждаясь в моих словах.

Рассуждать больше не оставалось времени, отряд из замка во главе с Ариком был почти перед ними. Только Дженни спросила себя, собираются ли всадники останавливаться, все двадцать пять человек неожиданно совершили поворот кругом с такой точностью, что она чуть не зааплодировала. Арик занял позицию прямо перед Ройсом, а пятьдесят рыцарей позади выстроились образцовыми колоннами.

Дженни переживала душевный подъем при виде цветистой процессии, скачущих коней, красующихся флагов и, несмотря на решимость не обращать внимания на мнение увидавших ее людей, внезапно преисполнилась жуткой нервозности и некой необоримой надежды. Каковы бы ни были ее чувства к мужу, эти люди станут ее людьми, ей суждено провести среди них всю жизнь, и ужасная истина состоит в том, что она не способна совладать с желанием понравиться им. За осознанием сей истины моментально последовал новый прилив чудовищных сожалений по поводу своей неопрятной внешности и общих физических недостатков. Закусив губку, Дженни произнесла быструю, страстную молитву, чтобы Господь заставил их полюбить ее, и принялась поспешно соображать, как лучше вести себя при встрече с подданными. Надо ли улыбнуться деревенским жителям? «Нет, — лихорадочно думала она, — учитывая обстоятельства, это вполне может оказаться неподобающим». Но в то же время не хотелось и выглядеть абсолютно бесчувственной, так как тогда они по ошибке сочли бы ее холодной или надменной. В конце концов, она шотландка, а многие считают шотландцев холодными и горделивыми. И хотя Дженни гордилась шотландским происхождением, ни при каких обстоятельствах не желала бы, чтоб эти люди — ее люди — в заблуждении признали ее недоступной.