Фаворитка императора - Бенцони Жюльетта

– Даже тут… – начала она.

Кардинал покачал головой.

– Даже тут! Только совершающий обряд увидит супруга, потому что перед алтарем преграды нет. Священник должен видеть обоих вступающих в брак, когда они произносят слова согласия.

С тяжелым вздохом она позволила подвести себя к предназначенному для нее месту. Рядом с нею горела громадная свеча из белого воска в серебряном шандале, поставленном прямо на пол, и никаких других приготовлений к церемонии, кроме дароносицы и покрывала алтаря, не было видно. В холодной и сырой часовне стоял неприятный запах затхлого воздуха. По сторонам ушедшие Сант'Анна покоились вечным сном под плитами старинных саркофагов. Марианне вдруг пришло на память, как когда-то в Лондоне она смотрела в Театре трагедии пьесу, где невесте осужденного на смерть героя разрешали сочетаться с ним браком в тюремной часовне ночью перед казнью. Заключенный был тогда отделен от девушки железной решеткой, и Марианна вспомнила, как ее взволновала тогда та сцена, такая мрачная и драматичная… Сегодня вечером она играет роль невесты, и супружеская пара, которую она составит с князем, будет такой же эфемерной. Выйдя из этой часовни, они будут так же разделены, как если бы топор должен был обрушиться на кого-то из них. Впрочем, человек, находившийся за хрупкой бархатной преградой, не был ли он тоже осужденным? Молодость приговорила его к жизни при ужасных обстоятельствах.

Свидетели и кардинал расположились позади молодой женщины, а она с удивлением увидела, что Маттео Дамиани присоединился к священнику на алтаре, чтобы прислуживать при мессе. Белый стихарь покрывал теперь его мощные плечи, подчеркивая короткую шею, чья плебейская толщина контрастировала с благородством некоторых линий лица. А лицо было действительно римским, хотя по-настоящему красивым не выглядело, может быть, из-за очень грубо вылепленного рта, в складках которого таилась животная чувственность, или слишком неподвижных глаз, никогда не моргавших, чей взгляд быстро становится невыносимым. На протяжении всей службы Марианна испытывала мучения, непрерывно ощущая на себе этот взгляд, но когда она в негодовании метала в ответ молнии гнева, управляющий не только не отводил наглые глаза, но ей казалось, что она видит пробегающую по его губам холодную улыбку. Это до такой степени вывело ее из себя, что она на какое-то время забыла о находящемся за занавесом человеке, таком близком и одновременно таком далеком.

Никогда еще она не слушала мессу так рассеянно. Все ее внимание было поглощено голосом, уже знакомым, который раздавался почти непрерывно, во всеуслышание молясь с взволновавшим ее пылом и страстью. Она не представляла себе, что хозяин этого почти чувственной красоты поместья может быть ревностным христианином, что угадывалось по его манере молиться. Ей еще никогда не приходилось слышать из уст человеческих такую раздирающую душу смесь мучительной боли, смирения и мольбы. Может быть, только в самых строгих монастырях, где уставом предусмотрено умерщвление плоти, раздаются такие молитвы. Постепенно она забыла Маттео Дамиани, слушая этот волнующий голос, заглушающий лихорадочную скороговорку священника.

Но вот наступил момент благословения брака. Капеллан спустился по каменным ступенькам и подошел к необычной чете. Как во сне, Марианна услышала его обращение к князю с полагающимся по ритуалу вопросом и с неожиданной силой прозвучавший ответ:

– Перед Богом и перед людьми я, Коррадо, князь Сант'-Анна, выбираю себе спутницей жизни и законной супругой…

Священные слова, прозвучавшие на этот раз как вызов, грозовым шумом наполнили уши Марианны, и, словно в подтверждение этого, над крышей часовни вдруг прогремел оглушительный удар грома. Молодая женщина побледнела, пораженная этим предзнаменованием, и дрогнувшим голосом едва вымолвила обязательные слова. Затем священник прошептал:

– Соедините ваши руки.

Черная занавеска приоткрылась. Марианна с расширившимися глазами увидела, как продолжением черного бархатного рукава и кружевной манжеты появилась затянутая в белую кожу рука и протянулась к ней. Это была большая рука, длинная и крепкая, с анатомической точностью обтянутая перчаткой, нормальная рука человека высокого и, соответственно, сильного. Охваченная внезапной дрожью перед этой осязаемой реальностью, Марианна смотрела как зачарованная, не смея положить на нее свою руку… В этой раскрытой ладони, в этих удлиненных пальцах было что-то тревожное и одновременно притягательное. Это напоминало западню.