Фаворитка императора - Бенцони Жюльетта

– Благодарю вас за эти слова, но в данный момент это меня действительно не прельщает. Позже, может быть… а сейчас будьте так любезны и соблаговолите передать мое сожаление… и нижайший поклон ее Императорскому Высочеству.

Машинально произнося требуемые этикетом учтивые слова, Марианна вглядывалась в любезное лицо графа, пытаясь догадаться, что он в самом деле знает о своем кузене. Известно ли ему, что вынуждает Коррадо Сант'Анна к такому нечеловеческому существованию? Он упомянул об «особом положении», хотя князь сам признался, что боится внушить ей ужас. Она собиралась задать более определенный вопрос, когда кардинал, без сомнения разгадавший ход ее мыслей, сменил тему разговора, спросив у графа о недавних мерах, предпринятых против монастырей, и интригующая ее тема так больше и не затрагивалась до окончания ужина.

Когда поднялись из-за стола, оба свидетеля стали прощаться, ссылаясь на возраст, не позволяющий оставаться дольше. Один возвращался в свой дворец в Лукке, другой – на принадлежавшую ему в окрестностях виллу, но оба всеми средствами изысканной и старомодной учтивости выражали пылкое желание поскорее увидеть вновь «самую прекрасную из княгинь».

– Вот и еще два мотылька опалили крылья! – с лукавой улыбкой проговорил Готье де Шазей. – Я хорошо знаю, что надо всегда учитывать восторженность итальянского характера, но тем не менее!.. Впрочем, это меня не удивляет. Но, – добавил он, внезапно перестав улыбаться, – я надеюсь, что на этом твоя красота прекратит свое гибельное действие.

– Что вы хотите сказать?

– Что я предпочел бы, чтобы Коррадо не видел тебя. Понимаешь, я хотел дать ему немного счастья. Я в отчаянии, причинив ему горе.

– Почему вы так думаете? В конце концов, вы же знали, что я вовсе не безобразна.

– Мне только сейчас пришло в голову, – признался прелат. – Видишь ли, Марианна… во время всей трапезы Коррадо не спускал с тебя глаз.

Она вздрогнула.

– Как? Но ведь… он не был здесь, это невозможно! – Затем, вспомнив обитый красным салон: – Здесь нет зеркала.

– Нет, но некоторые детали плафонов на потолке сдвигаются, чтобы позволить наблюдать за тем, что происходит в этом зале… Старая система слежки, оказавшаяся довольно полезной во времена, когда Сант'Анна занимались политикой, и хорошо знакомая мне. Я видел там глаза, которые могли принадлежать только ему. Если этот несчастный влюбился в тебя…

– Вы сами видите, что мне лучше уехать.

– Нет, это будет похоже на бегство, и ты оскорбишь его. В конце концов, оставим ему это призрачное счастье! И кто знает? Может быть, оно заставит его однажды в отсутствии посторонних не так скрываться от тебя.

Но для Марианны передышка кончилась и снова появилось тягостное ощущение. Несмотря на высказанное кардиналом утешительное предположение, она испытывала нечто вроде гадливости при одной мысли, что человек с таким безысходно печальным голосом сможет любить ее. Напрягая память, она пыталась вспомнить условия заключенного соглашения, ибо это был только контракт, и нельзя, чтобы он стал чем-то большим!.. И тем не менее, что, если Готье де Шазей прав, если она принесет этому безликому человеку новую боль и скорбь?.. Она вспомнила запечатленный на ее пальцах поцелуй и содрогнулась.

Войдя в свою комнату, она нашла Агату вне себя. Необычная церемония, в которой она принимала участие, вместе со страхом перед дворцом Сант'Анна и наставлениями донны Лавинии о том, как ей отныне надлежит обращаться со своей хозяйкой, довели маленькую камеристку до полной прострации. Стоя рядом с невозмутимой донной Лавинией, она дрожала как осиновый лист и, увидев вошедшую хозяйку, склонилась в глубоком, до пола, реверансе. Внезапно ее охватила паника, а строгий взгляд экономки доконал ее. Даже не подумав подняться, Агата разразилась рыданиями.

– О! – возмутилась донна Лавиния. – Да она сошла с ума!

– Нет, – мягко возразила Марианна, – она просто растерялась. Ее можно извинить, донна Лавиния, я ей ничего не объяснила, и с тех пор, как мы приехали, на нее обрушилось столько неожиданного. К тому же путешествие было очень утомительным.

Вдвоем им удалось поднять девушку, которая делала отчаянные попытки извиниться.

– Пусть гос… госпожа княгиня… простит меня! Я… не понимаю, что со мною сталось. Я… я…

– Ее милость права, – оборвала ее донна Лавиния, всовывая ей в руки платок, – вы потеряли всякий контроль над собой, девочка. Идите спать. Если госпожа позволит, я провожу вас к себе и дам успокаивающего… завтра все будет в порядке.