Герцог и я - Куин Джулия

Дафна коснулась его руки.

— Ты давно уже не тот мальчик, с которым отец поступил так неоправданно жестоко.

— Да, знаю.

Он старался не смотреть на нее.

— Саймон, посмотри мне в глаза… — И когда он сделал это, повторила:

— Ты не тот, а совсем другой.

— Я знаю, — ответил он с легким раздражением.

— Знаешь, но не вполне уверен. Черт, что за настойчивость!

— Дафна, я же говорю, что я з-з…

— Тише. — Она ласково провела рукой по его щеке. — Тебе следует понять, что все это уже давно прошло. Кануло в вечность. Ты другой… И с тобой я… твоя жена.

— Но я не могу…

— Можешь. И для этого должен раз и навсегда выйти из-под его влияния… Из-под гнета отца и всего, что с ним связано. Запретить ему диктовать тебе чувства и поступки. — Она положила руку ему на колено: ей нужно /было ощутить взаимосвязь с ним, с его телом. С душой. Ей казалось, что если она потеряет его сейчас, то уже никогда не найдет. — Не приходило тебе в голову, Саймон, что как раз истинная семья могла бы помочь избавиться от твоего наваждения — от бесплодной жажды мести, от тяжкого груза воспоминаний? Настоящая семья, в которой дети…

— Если он получит внука, — чуть слышно произнес Саймон, — это будет его победа.

— Это будет твоя победа, Саймон… Наша победа… И не он его получит, а мы…

Он ничего не отвечал. Дафна чувствовала, как он дрожит.

— Если ты не хочешь иметь детей оттого, что это против твоих желаний, чувств, Саймон, — это одно. С этим можно спорить, но нельзя в конце концов не согласиться. Но если ты решил отнять у себя счастье отцовства из-за ненависти к другому человеку… мертвому… то, прости меня, иначе как трусом назвать тебя нельзя. — Она почувствовала, как он весь напрягся, была готова к тому, что он сейчас взорвется и выплеснет на нее все раздражение и гнев, но продолжала говорить тихим, ровным голосом:

— Ты должен… обязан жить своей собственной жизнью, оставив в прошлом покойного отца и связанные с ним воспоминания. Иначе жить невозможно. Тот период давно закончился. Наступил новый… Пойми это.

Саймон покачал головой. Она испугалась, увидев его глаза, — в них было отчаяние, безысходность.

— Тебе не понять… — с трудом выговорил он. — Мной чуть не с детства управляет это чувство… я сроднился с ним… Отмщение… ненависть… Благодаря ему я превозмог свой дефект… если превозмог… Благодаря ему стал учиться… достиг каких-то успехов… Благодаря…

— Нет! — прервала его Дафна. — Нет, Саймон! Только благодаря себе. Самому себе! Поверь мне… Я уже неплохо знаю тебя… твой ум, благородство, смелость… И уверена: даже если бы отец любил тебя и относился по-другому, ты все равно был бы точно таким, какой есть… каким сам себя сделал…

Он опять покачал головой и собрался возразить, но она сжала ему руку, умоляя ничего не говорить.

После продолжительного молчания, когда ей уже показалось, что она окончательно потеряла его, раздался его шепот, прозвучавший для нее, как громкий крик:

— Я так хочу быть счастливым.

— Ты будешь! — воскликнула она, обнимая его обеими руками. — Клянусь тебе, будешь!

Глава 21

…а герцог Гастингс, между прочим, вернулся в Лондон!..

«Светская хроника леди Уислдаун», 6 августа 1813 года

Саймон молчал на протяжении почти всего обратного пути, когда они медленно ехали через Гайд-парк и потом по улицам, сидя вдвоем на его коне. Несмотря на уверения Дафны, что она вполне оправилась от падения, он настоял, чтобы она села к нему в седло, а сам вскочил позади нее. Лошадь Дафны, испугавшуюся не меньше хозяйки, они нашли в нескольких десятках ярдов от них, и Саймон привязал ее к своему коню.

По дороге к центру Лондона Саймон много думал о словах Дафны, о том, что не может без нее жить (даже без ее ребенка, если тот был бы сейчас у нее в чреве); не может не видеть ее каждый день, не слышать ее голоса… Словом, понял, что любит ее по-настоящему — если ощущение того, что присутствие человека тебе необходимо, свидетельствует о настоящей любви.

Как только они спешились у дверей дома и вошли в холл, то, к своему удивлению, оказались лицом к лицу с тремя братьями Бриджертон.

— Какого дьявола вы пожаловали ко мне в дом без приглашения? — не слишком приветливо спросил Саймон, которому сейчас больше всего на свете хотелось остаться наедине с Дафной, а не тратить время на беседу с тремя, судя по их виду, воинственно настроенными молодыми людьми.