Золотая химера Борджиа - Бенцони Жюльетта

– Надеюсь, ты не собираешься петь дуэтом с План-Крепэн? Все время, пока мы ужинали, тете Амели приходилось удерживать ее в узде грозными взглядами, иначе она разразилась бы грозной филиппикой против Полины. Узнай План-Крепэн, что Полина в Париже, ее ярости не будет предела. О чем вы только думаете, вы, два умника? Воображаете, что я, бросив все на свете, помчусь в «Риц» и буду осаждать Полину? Тогда скажи на милость, почему я у тебя, а не там?

– Так План-Крепэн…

– Точь-в-точь как ты, старина! Точь-в-точь!

Адальбер не смог удержаться от смеха и протянул Альдо бутылку с арманьяком, чтобы тот налил себе еще.

– Нет, в безумии тебя не упрекнешь. Но я не ошибусь, если скажу, что нежданный приезд Белмонтов немного сдвинул тебе мозги.

– С чего ты взял?

– Будь ты в нормальном состоянии, тебе бы в голову не пришло узнавать у журналиста, пусть даже самого сведущего, кто душеприказчик ван Тильдена. Без долгих размышлений ты навестил бы старого знакомца Лэр-Дюбрея, аукциониста, знатока своего дела, который наверняка знаком с этим человеком.

– Ты прав, ничего не могу возразить, – вынужден был признать Альдо, убитый логикой друга. – Ну что ж, если так, завтра же я загляну на бульвар Осман, выпью обещанный стаканчик с Бертье, пообедаю или позавтракаю с Белмонтами и первым же вечерним поездом отправлюсь в Венецию.

Альдо был преисполнен самых лучших намерений. Но кто не знает: решить легко, трудно сделать.

Глава 3

Встреча с воспоминаниями

Как и предполагал Адальбер Видаль-Пеликорн, Альдо без труда узнал фамилию душеприказчика у аукциониста. Им оказался нотариус мэтр Пьер Бо, имевший редкую честь быть одним из друзей ван Тильдена. И… приятный сюрприз! Мэтр Бо был также другом Жиля Вобрена, которого так хорошо знал Альдо и который погиб при таких трагических обстоятельствах. Совершенно естественно, что нотариус дружил и с наследником Вобрена, его незаконным сыном юным Франусуа Фожье-Лассанем, который с большим энтузиазмом и почтительным трепетом стал продолжать дело отца, получив от него в наследство знаменитый антикварный магазин на Вандомской площади.

Впрочем, в этих связях не было ничего удивительного, контора нотариуса Бо, располагавшаяся на улице Латур-Мобур, была самой лучшей в Париже. Пройдя анфиладу светлых, безупречно обставленных офисов, где трудились одетые с иголочки клерки, клиент попадал в кабинет самого мэтра. Удобная английская мебель, мягкий ковер, тяжелые бархатные занавеси зеленого цвета в стиле ампир сразу подкупали достоинством и уютом респектабельных посетителей, пробуждая в них доверие и готовность к надежным и долгосрочным отношениям; прохвостам же они внушали почтительность. Царящая в кабинете тишина – окна выходили в сад, и шум улицы не был слышен – весьма способствовала чтению завещаний, почти всегда проходивших весьма бурно. А на одной из полок книжного шкафа стояло все необходимое, чтобы привести в чувство упавшего в настоящий или мнимый обморок клиента или угостить доброго друга, проведя с ним несколько приятных минут. Сам нотариус был крупным высоким человеком лет пятидесяти с приятной улыбкой, глазами цвета незабудок и несколько красноватым цветом лица, выдававшим привычку к веселому образу жизни, нежелательные последствия которого он исправлял долгими пешими прогулками по субботам и воскресеньям, когда охотился в своем имении Солонь.

Будучи наслышан о Морозини и уже несколько раз встретившись с ним, нотариус встретил Альдо с особенной любезностью.

– Для меня большое удовольствие принимать вас у себя, князь, хотя не скажу, что неожиданное. Лэр-Дюбрей позвонил мне и предупредил о вашем приходе.

– И прекрасно сделал, позволив нам без предварительных объяснений перейти к сути дела. Он сообщил мне, что вы были нотариусом Ларса ван Тильдена и теперь стали его душеприказчиком.

– Добавлю, что я был и его другом, чем горжусь, так как он был не из тех, кто легко сходился с людьми, но мы оба холостяки, и наши имения находятся по соседству – Солонь и Турень не так уж далеки друг от друга. Мы сошлись во вкусах и дружили много лет. Манера обращения у него была несколько грубоватой, что не мешало ему быть щедрым и благородным человеком, хотя и не без некоторой мизантропии.