Китти - Чаллинор Дебора

— Это Стремительный Ястреб из племени сенека — одного из шести племен ирокезов, коренного населения Америки, — и моя правая рука, — пояснил Райан, а потом повернулся к индейцу и как бы невзначай заметил:

— Боадицея поцарапала руку леди. Не мог бы ты принести своего отвратительно пахнущего снадобья?

— О, не беспокойтесь, пожалуйста, — запротестовала Китти.

Ястреб вежливо посмотрел на нее, а потом скрылся в каюте. Однако через мгновение он вновь появился на палубе, неся в руках сложенную в несколько раз тряпку и склянку из зеленого стекла. Он поднял крышку, и воздух тотчас же наполнился отвратительным зловонием.

Уин отшатнулся.

— Святые небеса, что это?

Райан лишь пожал плечами:

— Не знаю. Но помогает от всех болезней.

— Мазь составлена по передаваемому из поколения в поколение рецепту, принадлежащему моей бабушке, — пояснил Ястреб на очень чистом и правильном английском. — Она уважаемая знахарка. У мази множество предназначений.

Китти сморщила нос, но, когда Ястреб попросил ее протянуть раненую руку, она сделала это. Индеец осторожно промокнул мокрым носовым платком Китти все еще сочащуюся из раны кровь, а потом опустил в склянку указательный палец руки и подцепил им немного вязкой коричневатой массы. Аккуратно покрыв ею глубокие царапины, индеец замотал руку Китти чистой тряпицей, подоткнув концы у запястья.

Закрыв склянку крышкой, он сказал:

— Не снимайте повязку в течение трех дней.

Потом кивнул Китти и вновь скрылся в каюте.

Уильям Колензо, с интересом наблюдавший за происходящим, произнес:

— Удивительно, не правда ли? Этот человек ваш корабельный доктор, Фаррел?

— Нет, — ответил Райан. — Мы сами себя лечим.

— А где остальные члены экипажа? — с подозрением спросил Уин.

— На берегу, — ответил Райан. — Все, кроме кока, который, надеюсь, сейчас на камбузе и готовит обед.

— Ваши люди в Пайхии?

— Нет, в Корорареке.

— В таком случае давайте займемся тем, для чего мы сюда приехали, — с плохо скрываемым неодобрением проворчал Уин.

Ребекка выбрала радостный желто-красный ковер, в то время как Китти предпочла ковер с узором из цветов и листьев, в котором преобладали приглушенные зеленые, голубые и серые тона. Скорее всего именно такой понравился бы тете Саре. Девушка с облегчением заметила, что рука уже почти не болит.

Уильям Колензо одобрил бумагу, но только после того, как вскрыл наугад несколько пачек, чтобы убедиться в качестве. Уин тоже выбрал кое-какие инструменты, которые, по его словам, могли пригодиться на ферме, а потом распорядился, чтобы все это доставили на берег, когда команда шхуны вернется из Корорареки. При этом он так же пренебрежительно заметил — достаточно громко, чтобы услышал капитан Фаррел, — что случится это неизвестно когда, потому что зависит от степени развращенности матросов шхуны.

Райану же он сказал:

— Надеюсь, вы присоединитесь к нам в воскресенье утром, капитан Фаррел. Пару недель назад вы пропустили замечательную службу, тогда принимали первое причастие сорок четыре маори и двадцать миссионеров. Это был чудесный день. Сам епископ Австралии провел службу.

— Я слышал, — ответил Райан. — Говорили, что все маори, проживающие в Пукера, с огромным удовольствием нарядились по случаю этого события. К сожалению, в воскресенье мы должны быть в Уаитемата, а потом в Манукау. Нам нужно выгрузить древесину.

— А когда будете возвращаться? Может быть, тогда вы сможете посетить службу? — с надеждой спросил Уин, предвкушая возможность спасти самого капитана.

— Может быть, — дипломатично ответил Райан, избегая смотреть Уину в глаза.

Купив все необходимое, гости с берега отправились в обратный путь. Когда Уин развернул шлюпку и направил ее к берегу, Китти обернулась посмотреть, на палубе ли еще капитан, но увидела лишь ненавистную маленькую кошку, по-прежнему сидящую на рее и надменно взирающую на отплывающих.

Китти не видела Райана Фаррела целых два месяца. Ее рука зажила, а от глубоких царапин не осталось и следа, и миссис Уильямс взяла себе на заметку, что ей следует попросить у «красного индейского джентльмена» рецепт удивительного снадобья.

Конец января и февраль принесли с собой удушающий зной, перемежающийся внезапными ливнями, которые сопровождались нашествием огромных мух и блестящих черных сверчков. Мухи ползали по всему, что считали пригодным в пищу, облепляли кухонную утварь, сидели на столах и полках. Сверчки же прятались в углах комнат, под шкафами и в постелях. Детям миссионеров доставляло огромную радость охотиться за этими отвратительными кузнечиками, а потом смачно давить их ногами. Трупики сверчков источали едкое зловоние, которое ощущалось даже после того, как их выметали на улицу.