Дикая звезда - Коултер Кэтрин

Байрони проглотила комок в горле и откинулась на подушку кресла. Как она его ни проклинала, перед нею постоянно возникало лицо Брента Хаммонда. Жалкий человек! Он стоил ее отца. Почему ее так заботит его убежденность в том, что она самая ужасная, самая вероломная из женщин? Байрони понимала, что, укрепив в нем веру в свою якобы беременность, нанесла ему этим последний удар, но выбора у нее не было.

Она не могла предать ни Айру, ни Ирен. Она заставила себя встать и медленно подошла к окну, выходившему на реку. Попыталась его открыть, но оно не поддалось. Почувствовав опустошенность, словно ее покинули и силы, и надежда, она прижалась лбом к стеклу и закрыла глаза.

«Оставь меня в покое, Брент Хаммонд, — шептала она дышавшему презрением образу, созданному ее воображением. — Оставь меня в покое». Но помимо своей воли, она думала о том, что он делает, долго ли пробудет в Сакраменто. Пальцы сжались в кулаки. Слезы на щеках смешивались с потом, но она этого не замечала.

Глава 7

Сакраменто, 1853 год

— Так думают все, не правда ли, Айра?

Айра посмотрел на Байрони, понимая, что она хотела спросить у него об этом уже очень давно. Он понимал, что она была очень проницательна, и удивлялся, почему не спросила раньше.

— Да, Байрони, — проговорил он очень тихо, — именно так думают все.

— Меня это не удивляет, правда. Когда мы с ребенком вернемся в Сан-Франциско, это подтвердится.

Захочет ли кто-нибудь со мной хотя бы разговаривать?

Он искренне жалел о той изоляции, на которую обрек Байрони со своей сестрой. Его недельные посещения каждый месяц были лишь короткими передышками.

— Байрони, вы мне, возможно, не поверите, но очень многие в Сан-Франциско считают, что мы решили избежать очевидного скандала у них под носом.

Когда вы вернетесь, вас встретят с радостью все мои знакомые, даже самые строгие ревнители нравственности. Кое-кому легче принять ребенка, таинственным образом представшего перед их глазами, чем быть свидетелями того, как он формировался. Разумеется, все считают, что мы поженились потому, что вы забеременели, но ваше отсутствие до некоторой степени облагораживает вас в глазах света.

— Я полагаю, можно сказать, что мы спасаем их от них самих, — иронически заметила Байрони.

— Если хотите подойти к проблеме с этой стороны, то, видимо, да. Я был наверху, у Ирен, и она уверяет, что ей значительно лучше после болей в пояснице. И доктор Чамберс соглашается с тем, что все идет нормально. Вы такого же мнения?

Байрони раздраженно пожала плечами, но тут же прониклась чувством вины. Как Айре удается выглядеть таким хладнокровным в его свежайшем, до скрипа, белье? Даже в сентябре ее сорочка прилипала к спине уже к десяти часам утра.

— Простите, Айра, — сказала она, одарив его самой милой улыбкой. — Ирен справляется прекрасно. Жара обессиливает ее, и она страдает, но не жалуется. Клянусь, я не понимаю, как здесь могут жить люди! Ведь нормальные дни можно пересчитать по пальцам одной руки.

Айра выглядел задумчивым, потягивая горячий чай, что заставляло страдавшую от жары Байрони содрогаться. За летние месяцы в Сакраменто она выпила больше ледяного лимонада и простой воды, чем за всю свою жизнь. Разумеется, летом жарко и в Бостоне, но дом тети Айды был большим и полным воздуха, и в нем всегда стояла благословенная прохлада.

— Говорила ли с вами Ирен о.., ну, в общем, об этих вейках?

Если бы она говорила, подумала Байрони, время проходило бы быстрее. Ирен была скрытной, как улитка. Байрони покачала головой.

— Нет. Я не чувствую себя вправе настаивать, Айра. Даже если ее иногда и охватывала горечь при мысли о том человеке или о ребенке, она со мной не делилась. Нет, она действительно выглядит совершенно счастливой, вернее, довольной.

— Господи, — с ноткой облегчения в голосе сказал Айра, — все это было для нее так трудно… Я о ней очень беспокоился.

«А обо мне?» — хотелось спросить Байрони, но промолчала. Ей хотелось сказать, что теперь она понимала, что значит тюремное заключение, но и от этого воздержалась.

— Ребенок должен родиться примерно через две недели, — заметила она.

— Да, я к тому времени приеду. Я должен в это время быть здесь.

Как ни странно, за последние месяцы Байрони совсем не сблизилась с Ирен. Та держалась отчужденно.

Ребенок был ее, а не Байрони, и, похоже, Ирен ничего не хотела менять. И если о чем и говорила с некоторым оживлением, то только о ребенке. Байрони снова и снова думала о том, как поведет себя Ирен после рождения ребенка. Как она сама войдет в роль матери ребенка? Это казалось невозможным.