Точно как на небесах - Куин Джулия

Но это еще и просьба. Леди Уинстед не хотелось больше обсуждать эту тему. Достаточно трудно признать свою ошибку. И Гонория приняла извинения так, как хотела ее мать. Она повернулась к Маркусу и сказала:

– Вероятно, никто и не подумал осмотреть твою ногу. Кашель, знаешь. Доктор думал, в нем причина жара.

Маркус вскрикнул от боли. Гонория быстро взглянула на мать, работавшую теперь принесенными миссис Уэдерби ножницами. Она полностью раскрыла их и направила один конец на ногу Маркуса, как скальпель. Одним плавным движением она сделала длинный надрез, прямо в середине раны.

– Он даже не поморщился, – удивленно сказала Гонория.

– Это не самая болезненная часть.

– О, – произнесла Гонория, снова переводя взгляд на Маркуса. – Что ж. Видишь, все не так плохо.

Он закричал.

Гонория быстро подняла голову и увидела, как ее мать возвращает лакею бутылку бренди.

– Ничего-ничего, было плохо, – сказала она Маркусу, – но вряд ли станет хуже.

Он снова закричал.

Гонория сглотнула. Ее мать поправила ножницы и теперь отрезала кусочки плоти.

– Ничего, – продолжила Гонория, погладив его по плечу. – Лучше станет немного позже. По правде говоря, я не знаю когда. Но я буду здесь все время, обещаю.

– Все хуже, чем я думала, – пробормотала леди Уинстед.

– Ты справишься? – спросила Гонория.

– Не знаю. Я попробую. Просто… – Леди Уинстед замолчала и глубоко вздохнула. – Может кто-нибудь вытереть мне лоб?

Гонория хотела встать, однако миссис Уэдерби поспешила на помощь и накрыла лицо леди Уинстед холодной тканью.

– Здесь так жарко, – произнесла мать.

– Доктор требовал держать окна закрытыми, – объяснила миссис Уэдерби.

– Тот же доктор, который не заметил гигантскую рану на ноге? – саркастически уточнила леди Уинстед.

Миссис Уэдерби не ответила. Но приоткрыла окно. Гонория внимательно смотрела на мать, с трудом узнавая эту строгую, решительную женщину.

– Спасибо, мама, – прошептала она.

Мать подняла глаза:

– Я не собираюсь позволить этому мальчику умереть.

Маркус уже давно не был мальчиком, но Гонория не удивилась.

Леди Уинстед вернулась к работе и очень тихо сказала:

– Ради Дэниела.

Гонория замерла. Мать произнесла это имя впервые с тех пор, как Дэниел бежал из страны.

– Дэниела? – осторожно повторила за матерью Гонория.

Леди Уинстед не подняла глаза.

– Я уже потеряла одного сына, – произнесла она.

Гонория посмотрела на мать, потом на Маркуса, потом снова на мать. Она никогда не думала… Интересно, знает ли Маркус, как к нему относится леди Уинстед? Потому что…

Она снова взглянула на Маркуса, стараясь незаметно сглотнуть слезы. Он всю жизнь мечтал о семье. Понимал ли он, что нашел ее?

– Тебе нужна передышка? – спросила мать.

– Нет, – ответила Гонория, покачав головой, хотя леди Уинстед не смотрела на нее. – Нет. Я в полном порядке. – Она взяла себя в руки и, наклонившись к уху Маркуса, прошептала: – Ты слышал? Мама настроена весьма решительно. Не разочаруй ее. – Она погладила его по волосам и откинула со лба темный локон. – И меня.

– Аааа!

Гонория вздрогнула. Иногда действия ее матери причиняли Маркусу особенную боль, а полоски ткани, которыми он был привязан, сдавливали его тело. Невозможно было смотреть на это, а уж чувствовать тем более. Боль как будто пронзала ее саму.

Но ей не было больно. Только тошно. От сознания, что Маркус так страдает из-за нее. Ее вина, что он наступил в эту глупую фальшивую кротовую нору, по ее вине он вывихнул ступню. По ее вине пришлось срезать с него сапог, и по ее вине он заболел.

И если он умрет – то тоже только по ее вине.

Гонория сглотнула, пытаясь избавиться от удушающего комка, образовавшегося в горле, и, опустив голову, произнесла:

– Прости. Я не могу даже сказать, как мне жаль.

Маркус успокоился, и на какое-то мгновение Гонория даже подумала, что он ее услышал. Но потом она поняла – просто остановилась ее мать. Мама услышала ее слова, а не Маркус. Но если матери и стало любопытно, она промолчала. Она не спросила, что значат извинения Гонории, просто кивнула и продолжила работу.

– Думаю, когда станет лучше, тебе нужно отправиться в Лондон, – продолжила Гонория, снова изображая веселье в голосе. – Тебе как минимум понадобится новая пара сапог. Вероятно, чуть большего размера. Знаю, сейчас это не модно, но, возможно, ты откроешь новую моду.

Он вздрогнул.

– А можешь остаться в деревне. Пропустить сезон. Знаю, я сказала тебе, что отчаянно хочу в этом году выйти замуж, но… – Она бросила быстрый взгляд на мать, наклонилась еще ниже и прошептала: – Моя мать неожиданно изменилась. Думаю, я перенесу еще год в ее обществе. И двадцать два – еще не слишком поздно для замужества.

– Тебе двадцать один, – не поднимая взгляда, заметила мать.

Гонория замерла.

– Что ты слышала?

– Только последнюю фразу.

Гонория не имела ни малейшего понятия, говорит ли мать правду. Но кажется, у них сложилось молчаливое соглашение – не задавать друг другу вопросов, и Гонория сказала:

– Я имела в виду, что мне исполнится двадцать два, если я не выйду замуж в этом году.

– Тогда тебе придется провести еще один год с семейным квартетом, – улыбнулась леди Уинстед. Улыбнулась не зловеще, а совершенно искренне, с поддержкой. – Уверена, твои кузины будут очень рады, – продолжила леди Уинстед. – Если ты уйдешь, твое место займет Гарриет, а она еще слишком молода. Кажется, ей еще нет и шестнадцати.

– Ей исполнится шестнадцать в сентябре, – подтвердила Гонория. Кузина Гарриет – младшая сестра Сары – была, возможно, худшим музыкантом в семье Смайт-Смит. А это говорило о многом.

– Думаю, ей нужно больше играть, – поморщившись, произнесла леди Уинстед. – Бедная девочка. Ей никак не удается освоить инструмент. Должно быть, она очень переживает – при такой-то музыкальной семье.

Гонория с трудом удержала возглас изумления.

– Но, – сказала она с ноткой надежды, – Гарриет, кажется, предпочитает пантомиму.

– Трудно поверить, что нет никого младше тебя и старше Гарриет, кто мог бы играть на скрипке, – заметила леди Уинстед. Она замерла, искоса взглянула на ногу Маркуса и вернулась к работе.

– Только Дейзи, – ответила Гонория, имея в виду еще одну кузину, из другой ветви семьи. – Но ее уже призвали на службу после свадьбы Виолы.

– Призвали? – Мать рассмеялась. – Ты говоришь так, как будто это тяжкая повинность.

Гонория замолчала, стараясь не выдать всей глубины своего удивления. И не засмеяться. И не заплакать.

– Конечно, нет, – наконец смогла выдавить она. – Мне нравится играть в квартете.