Точно как на небесах - Куин Джулия

Маркус подумал, не поздороваться ли с ней и не спросить ли, знает ли она Гонорию, а если да, то не видела ли она ее сегодня вечером. Однако за секунду до того, как он заговорил с ней, она повернулась в противоположном направлении, и он мог бы поклясться, что услышал, как она пробормотала: «Будь оно все проклято, хочу эклер».

С этими словами барышня отделилась от стены и принялась прокладывать путь через толпу. Маркус наблюдал за ней с большим интересом. Она точно знала, куда идти. А значит, если он не ослышался…

Она знала, где именно находятся эклеры.

Маркус устремился за ней. Раз уж он вынужден торчать на балу, причем не видя Гонории, ради которой приехал в это кошмарное место, тогда почему бы по крайней мере не побаловать себя десертом?

Он давно овладел искусством двигаться чрезвычайно целеустремленно, даже когда у него не было никакой определенной цели. Чтобы избежать ненужных разговоров, достаточно просто вскинуть подбородок и устремить строгий взгляд поверх людских голов.

Что он и делал, пока кто-то не ударил его по ноге.

Ох!

– К чему такое лицо, Чаттерис? – вопросил властный женский голос. – Я едва задела вас.

Маркус остановился, потому как узнал этот голос и понял, что сопротивление бесполезно. Он опустил глаза и с вежливой улыбкой посмотрел на морщинистое лицо леди Данбери, наводившей ужас на Британские острова со времен Реставрации.

Во всяком случае, ему так казалось. Она приходилась двоюродной бабкой его матери и наверняка преодолела столетний рубеж.

– Неприятности с ногой, миледи, – с наипочтительнейшим поклоном сказал Маркус.

Она ударила об пол своим оружием (кто-то, возможно, назвал бы этот предмет тростью, но Маркус знал, что к чему).

– Упали с лошади?

– Нет, я…

– Рухнули с лестницы? Уронили на ногу бутылку? – Она лукаво взглянула на него. – Или тут замешана женщина?

Он поборол желание скрестить руки на груди. Пожилая дама наблюдала за ним с усмешкой. Ей нравилось подшучивать над собеседниками. Помнится, как-то она обмолвилась, что главным достоинством старости является возможность безнаказанно говорить все, что вздумается.

Он наклонился и с глубочайшей серьезностью сообщил:

– Если честно, камердинер всадил в меня нож.

О радость! Впервые в жизни ему удалось заставить ее замолчать.

Она застыла с открытым ртом, вытаращила глаза и, кажется, даже побледнела. Во всяком случае, ему хотелось на это надеяться. Хотя при таком невообразимом оттенке кожи, как у нее, утверждать что-либо определенное было решительно невозможно.

Надо отдать ей должное, она довольно быстро оправилась от потрясения, хохотнула и спросила:

– Нет, серьезно? Что произошло?

– В точности то, что я сказал. Меня порезали ножом. – Он выдержал паузу и добавил: – Если бы мы не стояли посреди бального зала, я бы вам продемонстрировал рану.

– Не может быть! – Она подалась вперед, глядя на него с кровожадным любопытством. – Вероятно, жуткое зрелище?

– Сейчас нет, но было, – заверил он. Она поджала губы и прищурилась:

– И где же сейчас ваш камердинер?

– Полагаю, в Чаттерис-Хаусе. Угощается моим лучшим бренди.

Она снова издала короткий лающий смешок и объявила:

– Вы всегда забавляли меня. Думаю, вы второй из моих любимых племянников.

– Неужели? – вежливо удивился он.

– Вам известно, что вас считают человеком без чувства юмора?

– Вы не склонны выбирать выражения, – пробормотал он.

Она пожала плечами:

– С какой стати? Вы мой правнучатый племянник, и я могу говорить с вами так прямо, как пожелаю.

– По моим наблюдениям, вы одариваете своей прямотой не только родственников.

– Справедливое замечание, – одобрительно кивнула она. – Так вот, я просто хотела сказать, что вы искусно скрываете свое чувство юмора. Чему я безоговорочно аплодирую.

– Ваши похвалы повергают меня в трепет.

Она погрозила ему пальцем:

– Вот то, о чем я говорю. Вы по-настоящему веселый человек, только никому этого не показываете.

Маркус подумал о Гонории. Он умел рассмешить ее. И ничто на свете не радовало его больше, чем ее чудесный смех.

– Так. – Леди Данбери стукнула тростью об пол. – Хватит об этом. Почему вы здесь?

– Думаю, потому что меня пригласили.

– Чушь. Вы ненавидите бывать в обществе.

Он слегка пожал плечами.

– Высматриваете ту девицу Смайт-Смит, полагаю? – заявила она.

Он немного отвлекся, пытаясь определить местонахождение эклеров, но ее последние слова заставили его резко повернуться.

– О, не беспокойтесь. Я не собираюсь распространяться о том, что вы ею интересуетесь, – заверила леди Данбери. – Она у них там за скрипачку, не так ли? Бог ты мой, через неделю вы оглохнете.

Он открыл рот, желая вступиться за Гонорию, объяснить, что она тоже от души смеется над жуткими музыкальными представлениями, но внезапно понял – вообще-то для нее все это очень серьезно. Она прекрасно понимала, что квартет ужасен, и тем не менее мужественно выходила на сцену с видом виртуозной скрипачки и играла с улыбкой на лице. Ради семьи. Ради любви.

Гонория умела любить. И Маркус желал только одного – чтобы ее любовь обратилась на него.

– Вы особенно дружны с этим семейством, – заметила леди Данбери, выводя его из задумчивости.

Маркус моргнул, с трудом возвращаясь к действительности.

– Да, – вымолвил он наконец. – Я учился в школе с ее братом.

– Ах да, – вздохнула она. – До чего нелепая история! С какой стати беднягу вынудили бежать из страны? Я всегда говорила, что Рамсгейт ведет себя как форменный осел.

Он удивленно поднял брови.

– Как вы изволили заметить, – насмешливо произнесла она, – я одариваю своей прямотой не только родственников.

– Да, действительно.

– О, смотрите-ка, вон она, – сказала леди Данбери.

Маркус проследил за ее взглядом и увидел Гонорию, оживленно беседующую с двумя барышнями, которых он не узнал, во всяком случае, на таком расстоянии. Она его еще не заметила, и он воспользовался этим, чтобы вдоволь насмотреться на нее. Ее волосы были уложены как-то иначе. Он абсолютно не разбирался в тонкостях женских причесок, но Гонория выглядела восхитительно. Вероятно, ему следовало подобрать для нее какие-нибудь другие эпитеты, более возвышенные и поэтичные, но порой самые простые слова оказываются самыми верными. Она восхитительна. И он не может думать ни о чем другом.

– Итак, вы влюблены в нее, – напомнила о себе леди Данбери.

Он стремительно повернулся к ней:

– О чем вы говорите?

– Это банальнейшим образом написано на вашем лице. Ну же, идите и пригласите ее на танец, – сказала пожилая дама, поднимая трость и указывая на Гонорию. – Могло быть и хуже.