Точно как на небесах - Куин Джулия

– Отрезай как можно ближе к здоровым тканям, – напомнила мать.

Гонория кивнула, сдвинув ножницы выше. Сжав зубы, она нажала на них.

Маркус застонал, но не проснулся.

– Отлично, – мягко сказала леди Уинстед.

Гонория кивнула, сморгнув слезы. Как могло одно слово пробудить в ней такие сильные эмоции?

– Внизу есть кусок, до которого я не добралась, – заметила мать. – Я не смогла разглядеть края.

– Я вижу, – мрачно сказала Гонория. Она отрезала часть мертвой кожи, но вся область еще казалась опухшей. Направив кончик ножниц, как раньше делала мать, Гонория надрезала кожу, позволив гною вырваться наружу. Маркус напрягся, и Гонория пробормотала извинения, но не остановилась. Она взяла ткань и сильно нажала.

– Воду, пожалуйста.

Кто-то передал ей кружку с водой, и Гонория полила рану, пытаясь не слышать стоны Маркуса. Вода была горячей, очень горячей, но мать клялась – именно это спасло ее отца столько лет назад. Жар избавлял от болезни.

Гонория надеялась, что это правда.

Она снова нажала на рану, выдавливая лишнюю жидкость. Маркус снова издал странный звук, не такой, как прежде. Но потом вдруг начал дрожать.

– О Боже, – вскрикнула Гонория. – Что я с ним сделала?

Мать удивленно опустила взгляд.

– Такое впечатление, будто он смеется.

– Может быть, дать ему еще настойки опия? – спросила миссис Уэдерби.

– Не надо, – сказала Гонория. – Я слышала, люди иногда не просыпаются, если им дать слишком много.

– Я думаю, он действительно смеется, – повторила мать.

– Он не смеется, – резко произнесла Гонория. Боже милосердный, над чем он может сейчас смеяться? Она слегка отодвинула мать и вылила на ногу Маркуса еще горячей воды, затем продолжила работу, пока наконец не решила, что вычистила рану, насколько возможно.

– Думаю, все, – распрямившись и глубоко вздохнув, произнесла Гонория. Каждая мышца ее тела была напряжена. Она отложила ножницы и попыталась размять пальцы.

– Что будет, если мы выльем настойку опия прямо на рану? – спросила миссис Уэдерби.

Леди Уинстед моргнула:

– Понятия не имею.

– Вряд ли это повредит, – заметила Гонория. – То, что можно глотать, вряд ли нельзя лить на кожу. А если оно может облегчить боль…

– Вот она, – сказала миссис Уэдерби, доставая маленькую коричневую бутылочку.

Гонория взяла ее и вытащила пробку.

– Мама?

– Только немного, – ответила леди Уинстед, выглядевшая довольно неуверенно.

Гонория вылила немного настойки опия на ногу Маркуса, и он сразу крикнул от боли.

– О Господи, – застонала миссис Уэдерби. – Простите! Это была моя идея!

– Нет, нет, – сказала Гонория. – Это бренди. – Она не имела ни малейшего понятия, откуда ей это известно, но была почти уверена, что бутылка с угрожающей этикеткой (слово ЯД было написано куда более крупными буквами, чем ОПИЙ) содержала так же шафран и корицу. Она опустила в бутылочку палец и попробовала.

– Гонория! – воскликнула мать.

– Боже, это отвратительно, – сморщилась Гонория, потирая языком нёбо и пытаясь безуспешно избавиться от вкуса. – Но там определенно есть бренди.

– Не могу поверить, что ты попробовала ее, – сказала леди Уинстед. – Это опасно.

– Мне просто было любопытно. Ему явно стало больно, когда мы вылили немного на рану. Кроме того, я попробовала только капельку.

Леди Уинстед огорченно вздохнула:

– Хорошо бы, чтобы поскорее приехал доктор.

– Придется подождать, – ответила миссис Уэдерби. – Не меньше часа, думаю. И это если он дома. Если же нет… – Она затихла.

Несколько секунд все молчали. Тишину нарушал только звук дыхания Маркуса, странно неглубокого. Наконец Гонория, не в силах больше переносить молчание, спросила:

– Что нам делать теперь? – Она опустила взгляд на ногу Маркуса. Рана местами все еще немного кровоточила. – Может, стоит наложить повязку?

– Не думаю, – ответила мать. – Нам все равно придется снять ее, когда приедет доктор.

– Вы голодны? – спросила миссис Уэдерби.

– Нет, – соврала Гонория. На самом деле ей очень хотелось есть. Но она не была уверена, что сможет.

– Леди Уинстед? – тихо спросила миссис Уэдерби.

– Возможно, немного, – прошептала та, не сводя обеспокоенных глаз с Маркуса.

– Может быть, сандвич? – предложила миссис Уэдерби. – О Боже, завтрак. Никто из вас не завтракал. Я попрошу кухарку приготовить яичницу с беконом.

– Как вам будет проще, – ответила леди Уинстед. – И пожалуйста, что-нибудь для Гонории. – Она посмотрела на дочь: – Тебе нужно поесть.

– Я знаю. Я просто… – Она не договорила. Мать наверняка и так все понимает.

Гонория почувствовала нежное прикосновение руки к ее плечу.

– Тебе нужно сесть.

Гонория села.

И начала ждать.

Ничего тяжелее в жизни ей делать не приходилось.

Опий – это прекрасно.

Маркус избегал наркотика и презирал тех, кто употреблял его, но, возможно, он был не совсем прав. Возможно, совсем не прав. Очевидно, он просто никогда раньше не испытывал настоящей боли. Такой, как эта.

Дело не в том, что его резали и протыкали. Казалось бы, когда из вашего тела извлекают кусочки, как дятел извлекает жуков из дерева, вам должно быть больно. Но на самом деле это не самое ужасное. Больно, но терпимо.

По-настоящему плохо Маркусу становилось, когда леди Уинстед использовала бренди. Время от времени она лила напиток в открытую рану. Лучше бы она просто подожгла ногу.

Маркус никогда больше не будет пить бренди. Во всяком случае, если бренди не очень хороший. Он будет пить только хороший бренди.

И его надо пить.

Маркус на секунду задумался. В первый раз идея казалась более осмысленной. Да нет же, она все так же осмысленна. Разве нет?

Как бы то ни было, через некоторое время после того, как леди Уинстед вылила не очень хороший бренди ему на ногу, ему дали настойку опия, и Маркус признал – это прекрасно. Его нога все еще как будто поджаривалась на медленном огне, что большинство людей не сочли бы приятным, но после манипуляций, производимых без обезболивания, ему положительно нравилось, когда его кромсали ножом под действием настойки опия.

Он немного расслабился.

И кроме того, ему отчего-то стало весело.

Он улыбнулся Гонории – или, вернее, тому месту, где она должна быть. Его веки будто прижали камнями.

Точнее, он думал, что улыбнулся, – его губы тоже стали очень тяжелыми.

Но ему хотелось улыбнуться. Он улыбнулся бы, если бы смог.

Кромсание внезапно прекратилось, потом снова продолжилось. Потом установилась благословенная пауза, а потом…

Проклятие, вот это было больно.

Но недостаточно, чтобы вскрикнуть. Хотя, возможно, он застонал. Маркус не был в этом уверен. На него вылили много горячей воды. Может, они хотят его сварить?