Заклятие горца - Монинг Карен Мари

Она сглотнула.

– У тебя кажется не вызывает сомнений способность победить его, учитывая, что он является тем, кто упек тебя в зеркало, – она чувствовала себя обязанной указать на этот факт.

Злая дикая улыбка изогнула его губы.

– Ах, Джессика, на сей раз я буду победителем. И ты в этом сможешь убедиться, – сказал он с мягкой угрозой.

Его слова крайне испугали ее. Была такая непримиримая уверенность в его голосе, такая дикость в его глазах, что у нее больше вообще не возникало опасений относительно способности Кейона МакКелтара помочь ей.

У нее возникло чувство, что у мужчины имелось несколько припрятанных в рукаве хитростей. Даже у связанного с зеркалом. Таких хитростей, которые даже не могли прийти ей на ум. Снова она испытала чувство, что в нем скрыто намного больше, чем находится на поверхности.

Ах да, так или иначе, но этот мужчина будет охранять ее.

И как ты собираешься оградить себя от него?

Хороший вопрос.

Еще двадцать дней. И каждый день, по крайней мере, какой-то отрезок времени он мог быть свободным от зеркала.

Помоги ей Бог, она понятия не имела, как это сделать.

Кейон МакКелтар привлекал ее своей манерой поведения, наперекор логике и разуму. С другой стороны, с иронией думала она, это не должно удивлять ее слишком сильно, потому что все, что происходило с ней сейчас, противоречило логике и разуму. Она была огорчена внезапным слабым прозрением, что сохранением девственности она была обязана вероятней всего не столько ее внушительным моральным принципам, сколько тому факту, что она просто никогда раньше не испытывала такую интенсивную, глупую химическую реакцию. Если бы она у нее была, то она очень сомневалась, что сохраняла бы девственность так долго.

– Обслуживание номеров! – Жизнерадостно прокричали за дверью, сопровождая это громким стуком.

Джесси с радостью отвернулась от зеркала.

– Большое спасибо, – сказала она. – Я умираю с голоду.

Кейон подался назад, скрывшись за зеркальной поверхностью, откуда он мог все видеть, но при этом оставался незамеченным.

Поскольку Джессика пошла к двери, его пристальный взгляд задержался на ее сочной небольшой попке. Он только утром держал эти шелковистые сладкие бедра в своих руках, в каждой руке по ягодице. Он собирался сделать ее своей женщиной, заполнить ее своим членом и двигаться глубоко в ней. Он касался этих тяжелых округлых грудей, целовал эти пухлые губы, познавая сладкую свежесть Джессики С. Джеймс. И скоро он познал бы сладость между ее бедрами, впился бы в нее, покусывал и сосал, доводя ее до одного оргазма за другим.

Мягкое рычание родилось в его горле. Христос, как ему нравилось наблюдать ее движения! Ее походка была решительной и целеустремленной и все же при этом изящной и сексуальной. С таким телом она не могла быть несексуальной. Ее короткие темные кудри делали ее еще женственнее, подчеркивая ее точеную шею, лопатки, и очаровательно стройную осанку спины.

– Я не хочу говорить о том, что только случилось, – отрезала она.

– Я полностью согласен с тобой, женщина, – думал он, тихо посмеиваясь и пожимая плечами. Это не нуждалось в словах.

Их тела понимали друг друга без слов.

Желание. Жажда. Потребность.

Он смотрел на нее, и сердце в его груди сжималось от возбуждения и собственнических чувств.

Это было не просто желание переспать с ней. Это был бесспорный отклик на долгий поиск своей половинки.

Это было необузданным, подобно животной страсти. Это было...

Еда. Проклятье. Его рот наполнился слюной. Он ощутил запах мяса.

– Вы можете поставить это здесь, – сказала Джессика, показывая на стол у окна.

Стройная женщина лет тридцати с каштановыми волосами до плеч внесла поднос в комнату, проходя в узком промежутке между кроватями и мебелью.

Красное мясо. Слава Богу, девчонка не заказала рыбу или домашнюю птицу! Прошло более ста лет с тех пор, как он ел в последний раз, и ему хотелось мяса с кровью. В последний раз, когда Лука освобождал его, он с волчьим аппетитом поглощал хлеб, сыр и пиво. Для него, лишенного простых радостей, это был божественный банкет различных запахов и вкуса, но это не было сытным сочным нежным мясом. Память о нем мучила его в течение более чем 427 лет.

Хотя его существование в зеркале не подвергалось изменениям и он не испытывал никаких физических потребностей – ни голода, ни жажды, ни потребности во сне или справить естественную нужду, или вымыться – что не означало, что он не думал об этом.