Тина и Тереза - Бекитт Лора

— Постоим? — спешившись, предложил Конрад. Тина кивнула.

— Только недолго.

— Хорошо, — согласился Конрад. — Но вы не беспокойтесь, я на всякий случай предупредил Джулию — она скажет отцу, что я весь день провел один в своей комнате. Джулия всегда на моей стороне.

Такая предусмотрительность удивила и одновременно порадовала девушку. Он ищет ее общества? Зачем, почему?

Между тем Конрад как бы невзначай взял руку девушки в свою, и это прикосновение обожгло Тину.

Зеленоватые тени блуждали по его лицу. По выражению его глаз трудно было догадаться, о чем он думает. Девушке казалось, что внутри он весь опутан бесконечными нитями сложных противоречий, суть которых ей не разгадать вовек, тогда как ее чувства были бесхитростны и просты.

— Хотите я погадаю вам по руке? — неожиданно предложил Конрад.

Тина встрепенулась.

— А вы умеете?

— Конечно! — полушутливо произнес он и принялся изучать ее ладонь. — У вас интересные линии! Вы проживете долгую жизнь и будете любить только одного мужчину, хотя это не последний ваш брак! Впрочем, это неудивительно… У вас родится ребенок, наверное сын, но еще нескоро. Вам предстоит преодолеть в жизни ряд трудностей, но в конце концов вы будете счастливы!

— Так я выйду замуж еще раз? — негромко переспросила Тина.

— Да. Учитывая возраст моего отца, ничего в этом странного нет, хотя при его энергии и здоровье он еще нас с вами может пережить!

Эти слова напомнили Тине о Роберте.

— Я пойду, — сказала она, мягко освобождая руку. Голос звучал неуверенно и печально: ей не хотелось уходить. Быть может, это их последний разговор наедине, ведь Конрад скоро уедет! Уедет! О Господи!

— Вы торопитесь? Почему?

— Ваш отец болен, и я должна быть рядом, — ответила девушка и тут же подумала о том, что Конрад, должно быть, давно прочитал ее истинные мысли.

— Мы говорим, что человек должен заботиться о других! — отрывисто произнес он, глядя куда-то поверх головы Тины. — Но на самом деле человеку лучше всего заботиться о себе! Много ли вы знаете людей, которые, делая другим добро, счастливо проживали век? В случае беды они сами не могут достучаться ни в одни двери, не говоря уже о сердцах! И потом, если человек не будет любить самого себя, разве он чего-нибудь добьется в жизни? Нет, он растратит свои силы на благо неблагодарных, а сам останется на пепелище.

— Человек должен заботиться о себе, но в другом смысле, — о чистоте своей души! — возразила Тина.

— О чистоте души! — с легкой усмешкой повторил Конрад. — В наш век мрака и ненависти! Когда я впервые попал в большой мир, был наивен, как младенец, и верил — все пороки исцелимы, но потом понял—это не так!

— Все равно каждый должен пытаться сохранить в себе луч добра. Недаром говорится: «Свет светит во тьме, тьма его не объяла».

Конрад неожиданно засмеялся.

— Интересно, о чем вы думали, когда выходили за моего отца? О своей душе или о нем, мистере О'Рейли? А может, все же больше о своем благополучии? — это прозвучало презрительно и жестко.

— Я наказана! — ответила девушка, глядя ему прямо в глаза, обнажая в правдивости душу и сердце. — Я страдаю, потому что не люблю его! — И тихо добавила: — И, кажется, не полюблю никогда!

— Должно быть, вы полюбили другого? Кого? — спросил Конрад и в свою очередь пронзил собеседницу взглядом.

Тина молча смотрела на него: здесь, в темно-зеленой мерцающей подвижной тени, ее глаза приобрели неожиданный агатовый блеск.

Девушка ничего не ответила, но в ее взгляде Конрад ясно прочитал: «Вас!»

Он придвинулся к ней и обхватил руками ее плечи. Тина задрожала. Она почувствовала, как от его бархатистой, смуглой кожи исходит живительное тепло…

Незнакомое чувство охватило девушку. Она подумала, что, если Конрад захочет ее поцеловать или сделать нечто еще более запретное, у нее может не хватить разума и силы воли противиться.

— Все люди плохи, Тина, и я — более других, — сказал он.

Запрокинув голову, она прошептала пересохшими губами:

— Почему?

— Я хочу поцеловать вас и сделаю это, хотя знаю, что поступаю дурно!

— Не надо…— еле слышно пролепетала она, а сама подалась вперед, навстречу его губам.

Это был ее первый настоящий поцелуй, поцелуй, которого она желала, от которого боль в груди растворилась, ушла, уступив место блаженной истоме. Потом, когда его поцелуи стали еще более настойчивыми, страстными, она вздрогнула, точно ее тело пронзила молния, но не вырвалась и, когда Конрад мягко положил ее руки себе на плечи, обвила его шею, точно гибкими стеблями лиан, и крепко сомкнула объятия.