Где властвует любовь - Куин Джулия

– Мне пора, – тихо произнес он, но его голос прозвучал неожиданно громко.

Пенелопа молчала, не пытаясь задержать его. Колин повернулся в сторону двери.

– Мне пора, – повторил он, хотя его ноги отказывались сдвинуться с места.

Она кивнула.

– Я… – начал он, а затем, ужаснувшись от слов, чуть не сорвавшихся с его языка, шагнул к двери.

Но Пенелопа окликнула его:

– Что?

Колин растерянно молчал. Не признаваться же в самом деле, что он поцеловал ее не из жалости! Если он скажет это Пенелопе, если поверит в это сам, это будет означать… будет означать…

– Я должен идти, – проговорил он в отчаянии, словно бегство было единственным способом не дать его мыслям устремиться по опасной дорожке. Он быстро преодолел оставшееся расстояние до двери, ежесекундно ожидая, что Пенелопа что-нибудь скажет или окликнет его по имени.

Но она не окликнула.

И Колин ушел.

Никогда еще он не ненавидел себя до такой степени.

Колин пребывал в чрезвычайно скверном настроении еще до того, как на пороге его дома появится лакей с сообщением, что его хочет видеть мать. После этого он совсем пал духом.

Пропади все пропадом! Вызовы к матери всегда сводились к разговорам о женитьбе. А он совершенно не настроен обсуждать это сейчас.

Но Колин любил свою мать и не мог пренебречь ее желаниями. И потому, ворча и проклиная все на свете, он облачился в сюртук и натянул сапоги.

Он жил в Блумсбери, не самом фешенебельном районе Лондона, однако Бедфорд-сквер, где он снял квартиру в небольшом, но элегантном особняке, считался вполне приличным адресом.

Колину нравилось жить здесь, по соседству с врачами, адвокатами и другими людьми, которые занимались более полезными делами, чем посещение вечеринок. Разумеется, он никогда бы не променял свое аристократическое происхождение на профессию – в конце концов, не каждому повезло уродиться Бриджертоном! – но было что-то бодрящее в деловой походке адвокатов, направляющихся на судебное заседание, или докторов, спешащих к своим пациентам.

Можно было бы заложить коляску, которую он всего лишь час назад поставил в конюшню, вернувшись от Федерингтонов. Но Колину хотелось пройтись пешком, не говоря уж о том, что он не спешил предстать перед материнским оком.

Если его мать намерена прочитать ему очередную лекцию о преимуществах брака, сопровождая ее пространными описаниями достоинств всех девиц брачного возраста, имеющихся в Лондоне, ей придется подождать. К дьяволу все это!

Колин закрыл глаза и застонал. Должно быть, его настроение намного хуже, чем ему казалось, если он докатился до проклятий, думая о собственной матери, к которой он питал (как и все Бриджертоны) глубочайшее уважение и привязанность.

И во всем этом виновата Пенелопа.

Нет, Элоиза, поправился он, скрипнув зубами. Если уж кого винить, так это его непредсказуемую сестрицу.

Хотя нет. Колин снова застонал, рухнув в кресло у письменного стола. Вся вина лежит на нем. Если ему сейчас так тошно, что он готов свернуть кому-нибудь шею голыми руками, это его вина и ничья больше.

Ему не следовало целовать Пенелопу. И не важно, что ему хотелось поцеловать ее, пусть даже он не подозревал об этом, пока она не обратилась к нему с просьбой. Все равно ему не следовало этого делать.

Хотя, если подумать, почему, собственно, ему нельзя было целовать Пенелопу?

Колин поднялся из-за письменного стола, подошел к окну и уставился наружу, прислонившись лбом к стеклу. На улице было пустынно, не считая редких прохожих. Судя по их виду, это были рабочие, занятые на строительстве нового музея, сооружавшегося неподалеку. Стройка была шумной, и Колин приложил все усилия, чтобы снять дом подальше от этого места, на Бедфорд-сквер.

Его взгляд обратился на север, где высился памятник Чарлзу Джеймсу Фоксу. Вот образец целеустремленности! Годами он стоял во главе вигов и, если верить некоторым представителям старшего поколения, не всегда пользовался любовью окружающих. Но так ли уж важно быть всеобщим любимцем? Колин начинал серьезно сомневаться в этом. Видит Бог, в свете едва ли найдется более популярная личность, чем он сам, а посмотрите на него сейчас! Раздраженный, недовольный, готовый броситься на каждого, кто пересечет его путь.

Колин вздохнул и выпрямился, оттолкнувшись ладонью от оконного переплета. Ладно, пора идти, особенно если он намерен добираться до Брутон-стрит пешком. Хотя это не так уж и далеко. Не более получаса быстрой ходьбы, даже меньше, если улицы не запружены народом. Конечно, это дольше, чем представители его сословия привыкли проводить на улицах Лондона – не считая походов по магазинам или модного моциона в парке, – но ему необходимо проветрить мозги. И хотя лондонский воздух не назовешь особенно свежим, это лучше, чем ничего.