Тайное венчание - Арсеньева Елена

– Ты думаешь, Анзан, что зрелище твоих страданий не разжалобит Эрле? Но она должна знать, что ее ждет такая же участь! Ведь у меня уже есть молодая и красивая жена в ханской ставке. И чтобы взять с собою вас, чужих жен, принадлежавших убийце моего брата, я должен этого очень сильно захотеть! Ну а если не захочу, я продам вас в рабство ногайцам. За вас я получу цену полтысячи кибиток. Но, может быть, я не стану вас продавать, а просто выброшу, как ненужные старые вещи, и ваши трупы сгниют в черной земле Хара-Базар!

– Гос-споди… – бессильно прошептала Эрле. – Господи, неужто и он дитя твое?!

Она забыла, что Эльбек знает по-русски. Он пристально взглянул на нее.

– Эрле… Ты приносишь несчастье своим мужчинам, так что не жди от меня пощады. Ну? Я жду!

И Эрле, словно в тумане, увидела, как Анзан медленно поднесла руки к груди и, путаясь пальцами, принялась расстегивать свой нарядный терлык…

Делать было нечего. Эрле скинула одежду и равнодушно выпрямилась; глаза Эльбека ее не смущали. Все равно она решилась завтра умереть, так что ей до его глаз! И вдруг она заметила, что Анзан, которая пыталась прикрыть ладонями грудь и стыдное место, тоже не сводит с нее взора.

Эрле возмущенно повернулась к ней. Недавние соперницы застыли, пристально, жадно оглядывая одна другую, не в силах сдержать сжигавшее их любопытство. А Эльбек, развалившийся на кошме, вдруг подобрал колени и учащенно задышал, ибо не всякий смог бы спокойно выдерживать созерцание этих двух нагих красавиц. Таких разных и в то же время таких похожих, ибо Природа-Мать сотворила истинную красоту безусловной и необоримой для всех племен и народов!

Белая кожа Эрле казалась матовой, а смуглое, гладкое тело Анзан отливало медным блеском. Эрле была высокая, длинноногая, с узкими, но прямыми плечами, груди ее были пышны и упруги. Анзан оказалась гораздо ниже ростом, с небольшими, полными ногами, покатыми плечами и маленькими, словно у юной девушки, грудями. Но бедра у обеих женщин были округлыми, сильными, отчего их фигуры напоминали узкогорлые, осадистые кувшины. Они обе были красивы, и погасшие от горя глаза Анзан вновь вспыхнули ревностью, ибо она и мертвого Хонгора не хотела делить ни с кем. Да и Эрле, вообразив тело Анзан сплетенным с телом Хонгора, опустила голову, подавленная тоской. Ведь после погребения Намджила Хонгор так и не взглянул больше на Эрле. Ни разу не взглянул, даже когда она рухнула в отчаянии наземь. И если сначала рядом с горем жила в ее сердце какая-то неразумная, детская обида на Хонгора за то, что он не бросил ей этого последнего, пусть даже укоряющего взгляда, будто хотел враз освободить ее от себя, теперь в душу проскользнула змея-ревность: а не забыл ли Хонгор в те минуты о ней, думая лишь об Анзан, о ее теле, о ее красоте?..

Тут Эльбек прервал ее тягостные мысли:

– Я поступлю, как Хонгор. Я выбрал! Ты, Эрле, можешь одеться. Потом ты сядешь там, в углу. Сегодня ночью я буду спать с Анзан! – И он от души захохотал, увидев то, что и ожидал увидеть: мгновенный промельк изумления и невольной досады на лице Эрле.

О, Эльбек хорошо знал женщин!

Он связал ее скользкими веревками из конского волоса, потом ремнем пристегнул ее руки к кольцу в стене кибитки. Она заставляла себя зажмуриваться, но стоило только приоткрыть глаза, как она снова и снова видела черную тень, ерзавшую по ширдыку. Эльбек придавил к белой кошме распростертое тело Анзан и навалился на нее, даже не сняв одежды, только распустив пояс. Кинжалы в двух ножнах, справа и слева, позванивали в такт его содроганиям; и этот звон сливался в ушах Эрле в какое-то зловещее песнопение.

Быстро утолив свою первую жажду, Эльбек начал медленно и искусно услаждать Анзан. Пальцы его сновали по ее груди и животу, словно перебирали струны домбры, и то были самые чувствительные струны. Как ни противилась она, как ни крепилась, как ни зажимала ладонями рот, очень скоро у нее вырвался стон блаженства; тело ее забилось в умелых руках Эльбека, который, приподнявшись, взирал на нее со злорадной улыбкой.

– Танцуй для меня, Анзан! Танцуй еще! Играй бедрами!

Было понятно, что этим насильственным блаженством Эльбек унижал Анзан так же, как только что рассчитанно унизил Эрле, отвергнув, но принудив смотреть, как он совокупляется с другой!

Когда сладострастные содрогания Анзан сменились рыданиями стыда и ненависти, Эльбек вновь навалился на свою жертву, но теперь он сдерживал наступление своего наслаждения, терзая Анзан нарочитой грубостью и жестокостью, порою пуская в ход плеть, порою кулаки. И потом опять придавливал рыдающую женщину своим сильным телом. В этом было что-то нечеловеческое и даже не звериное. Казалось, не мягкую арзу пил Эльбек накануне, а ядовитый хорон [45], вселяющий безумие!

Эрле казалось, что это длится вечность… Уже погасли все шумуры, кроме одного, горевшего у самого изголовья страшного брачного ложа; и в его свете Эрле видела лицо Анзан.

Она повернула голову к связанной девушке и пристально глядела на нее. Слезы и пот смешались на ее щеках, искусанные губы кровоточили. Но сухие темные глаза напряженно смотрели на Эрле, словно Анзан пыталась заставить ее понять что-то.

Кое-как смахнув плечом слезы (она и не замечала, что давно уже плачет от бессильной, мучительной жалости), Эрле вгляделась – и наконец заметила, что левая рука Анзан медленно тянется к ножу, пляшущему на бедре Эльбека.

«О господи! Анзан! Неужели она сможет?!»

Стиснув зубы, Эрле смотрела на тонкие, смуглые пальцы, которые уже доползли до ножен, нащупали серебряную резную рукоять кинжала и осторожно-осторожно потащили его из ножен.

Эрле, изогнувшись, вцепилась зубами в ткань терлыка на плече, чтобы не вскрикнуть, не спугнуть Эльбека; сердце ее почти перестало биться.

Вот Анзан вынула нож; вот она медленно сгибает руку в локте; вот поворачивает ладонь и перехватывает рукоять поудобнее…

«Почему левой? Правой ведь сподручнее!» – подумала Эрле, но тут дыхание ее пресеклось, потому что вместо того, чтобы поднять руку и ударить Эльбека сверху в спину или сбоку в горло, Анзан вдруг неловко замахнулась и вонзила нож в левый бок, между ребер, в сердце… себе.

Кровь обагрила белый ширдык, кровь хлынула изо рта Анзан прямо в лицо замершему Эльбеку.

«Она спаслась сама! Сама, как если бы убежала одна, бросив меня на растерзание врагу!»

Эта мысль обожгла Эрле. И она закричала так, что страшный крик бросил ее в глухую, милосердную тьму беспамятства.

Эрле очнулась от мучительной боли. Ее связанное, неловко упавшее тело так затекло от долгого беспамятства, что она не сдержала слез, когда попыталась расправить ноги и размять руки, заломленные за спину.