Тайное венчание - Арсеньева Елена

Жизнь Рюкийе была жизнью затворницы. Встречаться с другими невольницами Лизе запретил Сеид-Гирей, да и сама она этого не желала, а встречи с Чечек просто побаивалась. Жаль было, однако, что по этой причине она не могла выходить к водоему: началась ужасная жара, и гаремницы не вылезали из воды. До Лизы то и дело доносились веселый визг и плеск, а она изнемогала от духоты и зависти. В конце концов они вместе с Баграмом, который старался проводить у нее все свободное от служения в диване время, упросили Гюлизар-ханым устроить в комнатушке, смежной с Лизиной опочивальней, нечто вроде холодной мыльни. Комнатушка была чуть просторнее кенефа [106], освещалась лишь незарешеченным оконцем почти под самым потолком; однако в ней разместились два чана: полный прохладной воды и пустой. И вот теперь Лиза, когда зной слишком уж томил ее, то и дело пробиралась в свой «хамам» и вволю обливалась там холодною водою. Комнатушка имела две двери: одна, всегда запертая, вела в общую залу и опочивальню Чечек, а другая – в Лизин покой.

Как-то раз с утра парило сильнее обыкновенного. Лиза, которой уже вовсе непереносимо сделалось сидеть в новом розовом платье с корсетом на китовом усе и слушать отдаленный женский хохот и манящий звон воды в мраморном бассейне, наконец не выдержала. Теперь было время дивана, ожидать Сеид-Гирея скоро не приходилось. Гюлизар-ханым отлучилась за каким-то делом, на всякий случай заперев опочивальню снаружи. Последнее время Лиза наловчилась сама управляться с крючками и завязками своих платьев, а в этом и вовсе шнуровка была на лифе спереди, так что она проворно разделась, мгновение любовалась в зеркале своим порозовевшим, налитым, приятно округлившимся телом – на левой груди, словно роза, цвел поцелуй Сеид-Гирея – и прошла в мыльню.

Она долго блаженствовала, сначала вылив на себя воду из одного чана, а потом забралась в опустевший и снова медленно поливала себя из глиняного обожженного ковшика. Намывшись, вспомнила, что позабыла прихватить мягонькую льняную простынку, которой было так приятно осушить мокрое тело. Вылезла из чана и босиком прошлепала к двери, ведущей в опочивальню. Толкнула и обнаружила, что дверь заперта.

Лиза удивилась, но потом подумала, что Гюлизар-ханым нечаянно опустила засов. Хотя нет, он такой тяжеленный, что нечаянно его никак не опустишь! Может быть, служанка пришла подмести пол да и заперла дверь в мыльню? Но она не могла не услышать плеск воды. Появился неожиданно Сеид-Гирей и, не найдя Рюкийе терпеливо ждущей, разгневался и запер ее? Нет, вряд ли. Такое уже как-то случилось, и Сеид-Гирей пришел в неистовство. Но в неистовство совсем иного рода: увидав купающуюся Рюкийе, он сорвал с себя одежды и бросился к ней в чан, едва не утопив ее и в то же время едва не задушив в объятиях, да и сам нахлебался воды до кашля.

Лиза зябко повела плечами. Значит, кто-то запер ее нарочно. Кто и зачем? Озноб усилился при мысли о Чечек… Но как ей пробраться в покои Рюкийе? Впрочем, если даже и впрямь Чечек напакостила, ну что за беда посидеть несколько минут в мыльне? Услышит тяжелую поступь Гюлизар-ханым за дверью, окликнет ее, вот и вся недолга.

Лиза рассеянно огляделась и вдруг увидела, что на низеньком табурете в углу стоит медный саган [107], которого явно не было, когда она пришла в мыльню. Точно, не было. На этой лавке тогда стоял ковшик. Выходило, пока Лиза самозабвенно плескалась, кто-то тихонько проник из ее покоев в мыльню, принес саган, поставил его и так же тихо ушел, заперев за собою дверь. «Бессмыслица какая-то», – подумала Лиза сердито, подняла крышку с таза и тут же, испустив страшный крик, выронила ее. Крышка обрушилась на край сагана, свалив его на пол, а Лиза с новым воплем ринулась к двери, стуча, тряся ее, но напрасно…

На миг показалось, что все это лишь наваждение, но нет. Медный саган валялся на полу, а из него один за другим выползали похожие на раков светло-желтые существа с небольшими клешнями и длинными коленчатыми хвостами.

Скорпионы!

Не далее как вчера Баграм, остерегая Лизу от прогулок в саду, рассказывал ей о скорпионах, ибо в мае – июне у этих существ происходят брачные игрища, от коих они сатанеют; укус их в эту пору может быть болезнен и ядовит почти как укус змеи.

Заточение в сагане, по-видимому, разъярило насекомых, и они быстро расползлись по всей мыльне. Их было более десятка. Несколько прямиком побежали к обезумевшей от страха Лизе.

Вжимаясь спиною в стену, она перескочила на свободный пятачок под окном, не переставая истошно кричать, звать на помощь. Узкое окно высоко, не допрыгнуть, да и снаружи его затеняли кипарисы, так что свет был слаб. Лиза не различала темных углов мыльни, куда расползлись скорпионы, и боялась двинуться с места. Она подхватила ковш и запустила его в дверь, надеясь, что кого-то привлечет грохот, не понимая, почему никто не является на ее крики, которые, конечно, разносились по всему гарему, но, хоть ковшик и разлетелся на мелкие кусочки, никто так и не пришел.

– Помогите! Спасите меня!

И не сразу поняла, что кричит по-русски, позабыв от страха все татарские слова. Может быть, потому никто и не спешит на помощь?!

Наверное, следовало бы искать спасения в чане с водою, но она не знала, а вдруг эти твари умеют плавать? К тому же с того места, где стояла Лиза, до него было не добраться, не ступив на трех скорпионов, угрожающе настороживших хвосты, которые оканчивались ядовитыми жалами. Похоже, они чуяли страх жертвы, и он только раззадоривал их, потому что полукольцо вокруг нее сжималось все теснее.

Внезапно в мыльне сделалось почти темно. Лиза вскинула голову и увидела, что с той стороны в узкое окошко пытается пробраться какой-то человек.

– Помогите, ради христа! Откройте дверь! Здесь скорпионы! – выкрикнула она, едва не проворонив молниеносного броска к ней ядовитого гада.

Отшатнулась, влипая спиною в стену, и тут же сверху раздался мужской голос:

– Подними руки!

Она подчинилась вне себя от изумления, ибо это тоже было сказано по-русски; и в тот же миг ладони ее словно оковы сковали и необычайно сильные руки повлекли ее вверх. Плечи пронзила острая боль, а потом показалось, что поясница вот-вот переломится, когда ее протаскивали в окошко. Через мгновение, обхватив Лизу одной рукой, незнакомец спрыгнул вниз, но не удержался на ногах и вместе с Лизою упал на траву.

Она ушиблась, дух занялся, и не сразу смогла говорить; просто лежала и ошеломленно глядела на склоненное над нею загорелое, круглое, совсем еще молодое лицо со светлыми усиками и пухлогубым ртом. На синей чалме мерцал челенк [108], придававший этим добродушным чертам отсвет суровой мужественности.