Тайное венчание - Арсеньева Елена

– О господин! – взвизгнула Чечек, снова залившись слезами. – Эта гадюка подожгла постель, в которой спал наш Мелек! Я застала ее в тот миг, когда она хотела бросить его в огонь!

– Это неправда! – воскликнула Лиза, только сейчас сообразив, почему так взбеленилась Чечек и какой чудовищный возводит на нее поклеп. – Ты ничего не видела, ты просто не поняла! Я только…

– О господин! – рыдала Чечек, указывая на дверь, откуда все еще сочился едкий дым. – Я видела, клянусь Аллахом, клянусь спасением моей души! Вся постель пылала костром, эта аждага [120] держала на руках дитя, и если бы я не выхватила его…

Она захлебнулась рыданиями, и Лиза с изумлением поняла, что Чечек вовсе не клевещет на нее злобно: она и впрямь верит, что Лиза виновна. А раз так, надо только успокоить ее, объяснить, что произошло на самом деле, и все тотчас все поймут. Но она не успела и слова молвить.

– О господин! – снова закричала Чечек. – Тебя обманули! Никакого Мансура тут не было, эта русская тварь сама к нему сбежала, ей помогли Эбанай с Бурунсуз! Они ее пособники, они предатели, они…

– Ты врешь, поганка! – взревела Гюлизар-ханым.

Но зазвучал голос Сеид-Гирея, и вокруг тотчас воцарилась мертвая тишина:

– Все вон отсюда! Все прочь.

Зала опустела так стремительно, словно порыв ветра вымел ворох сухих листьев.

– Гюрд, останься, – приказал Сеид-Гирей. – И… ты.

Лиза осталась сидеть, где сидела.

Сеид-Гирей стоял, отвернувшись к окну. У дверей застыл Гюрд.

– Брат мой, – негромко произнес Сеид-Гирей, – видишь ли ты эту женщину?

– Да, господин. – Голос Гюрда был так же безжизнен, как голос султана.

– Я был слаб пред нею, – глухо промолвил Сеид-Гирей. – Я позволил ей завладеть моею душою. Мое тело жаждало ее тела, как умирающий алчет жизни. Но я, безумец, не распознал, что аллах ниспослал мне в лице ее испытания, и едва не отравился пагубной страстью. Я окружил ее пламенной любовью. Я возвысил ее до себя, грязную неверную, пленницу, купленную за несколько медных монет для забав моих воинов! Но она обманула меня. Она вытравила плод Гирея, она задумала сгубить мою валиде и моего ребенка. Брат, она и тебя провела… Я подозревал, что она была в сговоре с Ахметом Мансуром, моим врагом, злоумышляя против чести моей… Будь она проклята! Теперь я понял, чего желал бы от меня аллах! Я докажу ему, что могу вырвать ее из своей души, что свободен от дьявольской напасти! Еще полчаса назад мне была бы нестерпима мысль о том, что ее могут коснуться руки другого мужчины. А теперь я отдаю ее тебе, брат!

Гюрд быстро взглянул на него, и на белом, как снег, лице его глаза казались вспышками синего огня. Но остался стоять, где стоял.

– Ты что ж, не слышал? – выкрикнул Сеид-Гирей высоким, злым голосом. – Я повелеваю: владей ею здесь, сейчас! Я хочу видеть это тело поруганным, растоптанным! Это и будет мой эль-араф [121]! А потом ты убьешь ее, чтобы в этом зловонном болоте уже не мог прорасти благовонный росток.

Гюрд опустил глаза, скрестил руки на груди.

Сеид-Гирей с коротким, яростным криком рванулся к нему, но тут же на лице его появилось осмысленное выражение.

– Ты прав, брат мой. Отдать ее тебе – значит, осквернить правоверного этим нечистым телом. Я бы хотел бросить ее моим бекштакам, но и для них она грязна и заразна. Тогда… убей ее, Гюрд. Я хочу видеть ее смерть. Убей ее!

– Нет, – пролепетала Лиза. – Не надо…

Больше она ничего не смогла сказать. Накатилась вдруг такая усталость, что захотелось упасть и уснуть. Пусть даже смертным сном. Все словно бы померкло вокруг; и только ятаган за поясом Гюрда, сверкая, слепил взор. Вот сейчас Гюрд выхватит его…

Он не шелохнулся.

– Что-о? – прошептал Сеид-Гирей. – Ты осмелился?..

Он не договорил. Дверь распахнулась с таким грохотом, словно в нее ударилось пушечное ядро, и в залу влетела Гюлизар-ханым.

– Рюкийе! – вскричала она, бросаясь к Лизе, скорчившейся на полу. – Ты жива?

– Во-он! – взревел Сеид-Гирей, наклоняя голову, будто взбешенный бык, и багровые жилы вздулись на его лице. – Вон отсюда!

– Нет, господин! – Гюлизар-ханым рухнула на пол, обхватив колени султана. – Не трогай Рюкийе! Ты не найдешь себе покоя, если лишишься ее! Я ведь знаю тебя больше двадцати лет, о эльмаз [122] моего сердца, знаю твое неистовство. Поверь, Рюкийе ни в чем не виновата. Это все я… хотела, чтобы твоей валиде стала она. Я так ненавидела Чечек, злобную, мстительную, глупую! Это я, господин, это я подожгла постель, в которой спал ее ребенок!

– Гюлизар-ханым… – Сеид-Гирей тяжело покачал головою. – Замолчи! Ты болтаешь пустое. Ты наговариваешь на себя!

– Я хотела, чтобы он погиб, а Рюкийе родила тебе другого сына и стала твоей валиде. Это я, – твердила Гюлизар-ханым, зажмурясь и прижав руки к груди, – клянусь тебе господом нашим, Иисусом Христом, Пресвятой Девою клянусь, что это я указала дорогу Ахмету Мансуру в Хатырша-Сарай и помогла ему похитить Рюкийе…

Это было уже свыше сил Сеид-Гирея. Взор его помутился.

– Ты! – застонал он, бросаясь к армянке, и Лиза увидела, как что-то блеснуло в его руке. – Ты!.. – Он на миг склонился над Гюлизар-ханым, раздался булькающий хрип, и она тяжело завалилась на правый бок, беспомощно хватаясь руками за воздух. В левом боку ее, под ребрами, торчала рукоять ножа.

– Гоар! – Лиза вскочила, однако ноги ее подкосились, и она беспомощно осела на пол, скорчившись, прижав кулаки к глазам. – Что ты наделала, Гоар?

– Что ты наделала? – тонким голоском испуганного мальчишки проговорил Сеид-Гирей, падая на колени рядом с Гюлизар-ханым. – Матушка моя! Что же ты наделала?

Рядом с ним, тоже на коленях, стоял Гюрд, приподнимая голову Гюлизар-ханым и что-то бормоча дрожащими губами.

– Мой… маленький, – тяжело выдохнула Гюлизар-ханым, нашаривая руку Сеид-Гирея. – Ничего. Я сама виновата…

– Матушка! Матушка! – отчаянно, бессмысленно повторял он, склоняясь к ней все ниже.

– Ти-ше… – молвила Гюлизар-ханым, и Сеид-Гирей послушно умолк. – Я должна сказать… я хочу открыть тебе… Помнишь сон, который ты видел три дня назад?

– О аллах! Она бредит! – простонал Сеид-Гирей. Но пристальный взор Гюлизар-ханым заставил его умолкнуть.

– Не мешай. А то… не успею… Казна твоя пуста, но аллах услышал твои молитвы… Помнишь свой сон? Помнишь?

– Ну, помню, – со страдальческим выражением простонал Сеид-Гирей. – Мне приснились три седобородых старика, которые велели насыпать холодной золы в углу подвалов, где хранятся бочонки с порохом, потом найти того, кто оставит в золе свой след, и убить этого человека, отдав им в жертву. Тогда вскорости мне откроется богатейший клад, и все мои беды и несчастья навек отступят! Мы с тобою насыпали там золу, но никто не оставил своего следа, и я решил, что все это чепуха, все только сон!