Неуемный волокита - Холт Виктория

— Правда, дорогая? — беспечно спросил он.

— Неужели ваше величество в этом сомневается?

Генрих, склонив голову набок, насмешливо поглядел на нее.

— Ты стала более серьезной, моя дорогая Шарлотта, более любезной.

— Я всегда старалась угодить вам.

— И очень многим! — Он засмеялся. — А наслаждение, доставляемое одному, не радовало другого. Бедная Шарлотта, твоя задача была невыполнимой.

Бывшая любовница протянула к нему руки. Возьми он их, она притянула б его к себе и принялась целовать. Генрих прекрасно помнил ее повадки. Как они возбуждали его! Но тогда он был младше. Правда, малышка Жанна стала ему надоедать; но он видел среди приехавших несколько соблазнительных созданий и не хотел заменять свою маленькую любовницу прежней. Лучше кем-то из более юных, свежих.

Поэтому Генрих глядел с улыбкой не на Шарлотту, а поверх ее головы.

— Твоя госпожа все такая же требовательная? — спросил он.

Шарлотта широко раскрыла глаза; до чего же неубедителен был наивный взгляд, повидавший так много.

— Королева-мать очень странная, — ответила она, пожав плечами. — Никогда не поймешь, что у нее на уме.

— Да, — ответил Генрих, — никогда не поймешь.

Потом поглядел ей прямо в лицо.

— Очень рад, что ты навестила меня, Шарлотта… в память о былом.

Это значило, что он не желает возобновлять прежние отношения. Придется возвращаться к госпоже и признаваться в неудаче.

Король и королева Наваррские были охвачены любовным пылом, поэтому жизнь казалась им прекрасной. Марго радовалась приезду, иначе она не оказалась бы в обществе Тюренна. Генрих был доволен их приездом в Беарн, потому что с ними находилась очаровательная мадемуазель Дайелла.

До чего восхитительное существо! Почти ребенок, но весьма чуткая к чести, оказанной ей королем Наварры. Не то что глупышка Тиньонвиль! Когда Генрих подошел к ней, она слегка застеснялась и покраснела, но держалась почтительно, и застенчивость ее объяснялась оказанной ей огромной честью.

Весь двор знал об увлечении Генриха этой девочкой; Жанна бесилась от ревности.

— Послушай, дорогая, — сказал ей Генрих, — теперь ты можешь вновь ступить на стезю добродетели, стать хорошей женой терпеливому Панже и заняться благотворительностью.

Жанна помрачнела. Но Генриха это не заботило. Он не мог думать ни о ком, кроме восхитительной Дайеллы.

Королева-мать Дайеллой была довольна.

— Все отлично, — сказала она девушке. — Действуй так и дальше. Имей в виду, чем больше ты ублажишь короля Наваррского, тем больше угодишь мне.

Дайелла опустила красивую головку. Как и большинство людей, она боялась смотреть в лицо Екатерине Медичи.

Королева-мать погладила ее по длинным шелковистым волосам.

— Славное ты создание, — негромко сказала она. И так резко дернула девушку за волосы, что та скривилась. — Что он нашептывал тебе, когда вы лежали вместе?

— Что любит меня, мадам.

— Не упускай его. Не упускай. — Екатерина громко засмеялась. — Может показаться, что это нетрудно, но имей в виду, при дворе много хорошеньких девиц — больше, чем прежде. И он увидит, что те, которых мы привезли, изысканнее его крестьянок. Смотри, Дайелла, чтобы кто-то не отбил его у тебя.

— Постараюсь, мадам.

— Да, девочка, постарайся. Иначе я буду недовольна. Теперь слушай. Тебе надо убедить его вернуться с нами в Париж.

— Понимаю, мадам.

— Это не должно представлять трудности, дитя, потому что ты поедешь обратно вместе с нами. Твоя задача — стать настолько нужной королю Наваррскому, чтобы он не мог расстаться с тобой.

Девушка кивнула. Справится ли она? Попадет ли он снова в ту ловушку, куда так беспечно сунулся, чтобы жениться на Марго?

Екатерина верила в Дайеллу.

— Как я буду жить без тебя?

Нежные слова на сладких устах, подумал Генрих. И поцеловал в ответ эти нежные уста.

— Я слышала, что королева-мать скоро возвращается в Париж. Мне придется ехать вместе с ней.

Он слегка куснул ее за ухо.

— Давай не думать о столь трагичном исходе.

— Но, Генрих, если…

— Не хочу о нем говорить.

— Но ведь этот исход неизбежен.

— Сейчас нам хорошо; и не надо пытаться заглянуть в будущее, оно может оказаться похуже настоящего.

— Генрих, мы не должны этого допустить.

— Это, любовь моя, в руках судьбы.