Неуемный волокита - Холт Виктория

Габриэль с облегчением всхлипнула. Последние дни она пребывала в жутком напряжении. И на радостях написала Генриху нежнее, чем когда-либо, торжественно поклялась, что будет верна ему до конца жизни.

Генрих остался доволен ее письмом, однако отдал Бельгарду распоряжение, пренебречь которым было невозможно. Он должен был покинуть двор и не появляться при нем без жены.

Король решил, что с него хватит.

Габриэль любила, чтобы кто-то принимал за нее решения. Теперь она не задавалась вопросом о своем счастье с Бельгардом. Он был навсегда удален из ее спальни, и она посвятила себя задаче угождать королю.

Король стоял перед Парижем. Он вызвал к себе самых надежных советников, в том числе Агриппу д'Обинье и герцога де Сюлли.

Генрих объяснил, что эта война бессмысленна и что, покуда он гугенот, в стране вряд ли воцарится мир.

— Я видел парижан, едва стоящих на ногах от недоедания. Они терпят голод, потому что не хотят принимать короля-гугенота. К Генриху IV у них претензий нет. Они только не желают, чтобы королем стал Генрих-гугенот. Друзья, этот великий город перестал быть великим. Все промыслы там остановились. Горожане не могут больше зарабатывать на пропитание семьям; они только сражаются, чтобы корона не досталась гугеноту. Я люблю этот город. Люблю эту страну. Это мой город, моя страна. Я хочу, чтобы вновь заработали кожевенники, а торговцы вновь заключали сделки. Чтобы каждый человек в моем королевстве каждое воскресенье ел суп с курицей. Поймете вы меня, если я скажу, что Париж стоит мессы?

Советники поняли.

Париж готов был погибнуть, но не сдаться. Но король Франции любил его и не мог допустить смерти жителей.

Они не хотят принимать короля-гугенота, значит, у них будет король-католик.

ТРАГЕДИЯ ГАБРИЭЛЬ

Июльское солнце припекало блестящую процессию, во главе которой король Франции ехал к церкви Сен-Дени.

В храме его ждали архиепископ Буржский, девять епископов и множество других священников.

Архиепископ громко спросил короля, представшего перед ним:

— Кто ты?

— Король, — ответил Генрих.

— Почему ты здесь и что тебе нужно?

— Хочу быть принятым в лоно римской католической апостольской церкви.

— Ты искренне желаешь этого?

— Да, искренне.

— Тогда опустись на колени и прочти вслух символ веры.

Генрих повиновался.

Выйдя из церкви, он с радостью увидел парижан, толпящихся на улице, чтобы взглянуть на него.

— Vive le Roi! — кричали они. — Vive Henri Qvatre!

Да, подумал Генрих, Париж поистине стоит мессы.

Король слегка опечалился. Всегда горько узнавать, что кто-то собирался убить тебя. «Сколько же людей в стране, — думал он, — шепталось, строило заговоры, подбирало убийц. Моего предшественника заколол сумасшедший монах. Когда настанет мой черед?»

В то время быть королем Франции означало навлекать на себя беду.

— Расскажите мне об этом человеке, — спросил Генрих.

— Это бедный лодочник, сир. С Луары. Скудоумный. Явно был орудием честолюбцев. Его задержали с ножом, и на допросе он признался, для чего приобрел этот нож.

— Чтобы вонзить в это сердце?

— Увы, сир, это так. Но мы, к счастью, схватили его, пока он не добрался до вас.

— Это первый из многих. Править Наваррой безопаснее, чем Францией. Говорите, он признал свою вину?

— Да, сир.

— Под пыткой?

— Самой суровой, какую можно изобрести.

Король печально кивнул.

— И был осужден умереть… медленно. Но он столько перенес и такой простак, что его поспешили удавить.

— Рад этому. Если бы этого человека привели ко мне, я бы его помиловал.

— Сир, помиловали бы того, кто собирался убить вас?

— Да, потому что он простак и, несомненно, верил, что совершает богоугодное дело, избавляя мир от меня.

Наступило молчание. Потом Генрих улыбнулся друзьям.

— Долой печаль, — сказал он. — Я пока жив. Кажется, это само по себе немалый подвиг для короля Франции.

Генрих короновался в Шартре, так как Реймс до сих пор находился в руках врагов. Но положение его и после этого оставалось нелегким. Владыками Парижа по-прежнему являлись члены Лиги. Правда, Лига постепенно теряла власть над городом; люди устали от лишений, они слышали, что король стремится возродить былое процветание, и хотели мира.

Генрих знал, что дела его меняются к лучшему. Хоть кто-то и покушался на его жизнь, тысячи людей желали видеть короля спокойно восседающим на троне.