Ваша до рассвета - Медейрос Тереза

Саманта прижала к губам салфетку, боясь, что последует за ним, куда бы он ее ни повел. – Становится поздно, милорд. И мне уже пора уходить.

– Еще пока нет. У меня есть еще кое–что, что я хочу вам показать.

Неспособная сопротивляться такой серьезной просьбе, Саманта поднялась и вложила свою руку в его, но ее осторожность удвоилась. Ощупывая дорогу тростью, он прошел вместе с ней от столовой через длинный и темный коридор к паре позолоченных дверей, которые она никогда прежде не замечала.

Нащупав медные ручки, он толчком открыл обе двери сразу.

– О, Боже! – выдохнула Саманта, глядя на порождение своей собственной фантазии, воплощенное в реальность.

Это был бальный зал, который она видела, когда впервые знакомилась с особняком. Но теперь она уже не смотрела на него сверху, с галереи, она оказалась в самом сердце его великолепия. Свечи в медных люстрах отбрасывали мерцающие блики на венецианские плитки с голубыми прожилками. Ряд французских окон, с застекленными фрамугами, обрамленными изящными арками, выходил в залитый лунным светом сад.

Габриэль прислонил трость к стене. Здесь она ему была не нужна. Здесь не было ни мебели, которая могла бы опрокинуться, ни хрупких статуэток, которые могли бы разбиться.

– Могу я пригласить вас на танец, моя леди? – спросил он, предлагая ей руку.

– Так это вы практиковались, верно? – осуждающе сказала Саманта, вспоминая таинственные звуки музыки и озадачивающие удары, которые она слышала из гостиной. – А я думала, что у Беквита и миссис Филпот было полуночное свидание.

Габриэль засмеялся, ведя ее к центру сверкающего пола.

– Сомневаюсь, что я оставил им достаточно стойкости. Мы с Беквитом сталкивались головами больше раз, чем я мог сосчитать, а ноги бедной миссис Филпот остались бы отдавленными на всю оставшуюся жизнь, если бы я был в сапогах, а не в носках. Мы довольно быстро выяснили, что я ужасен и в менуэтах и в контрдансе.

– Если вы не чувствуете своего партнера, – она начала, вспоминая его слова, сказанные ей когда–то.

– … я не смогу найти своего партнера. Вот почему я провел большую часть прошлой ночи, вальсируя с Беквитом. Он вздохнул. – Какая жалость, что миссис Филпот не вальсирует.

– Не вальсирует? – повторила Саманта, не в силах скрыть шок. – Да ведь сам архиепископ назвал вальс верхом распущенности!

Глаза Габриэля заискрились весельем.

– Только представьте себе, что бы он подумал, если бы видел, что я вальсирую со своим дворецким.

– Даже Принц Уэльский утверждал, что совершенно неприлично для мужчины держать женщину так близко. Такая близость между партнерами может привести к нарушению всех приличий.

– Действительно? – пробормотал Габриэль, его голос был гораздо более заинтригованным, чем шокированным. Он переплел свои пальцы с ее, и привлек ее поближе.

Дыхание Саманты стало частым, словно она уже сделала несколько кругов по залу.

– Такой прогрессивный танец мог бы быть приемлем в Вене или Париже, милорд, но он под запретом на всех балах в Лондоне.

– Мы не в Лондоне, – напомнил Габриэль, беря ее в руки.

Он кивнул в сторону галереи. Когда на стоящем там клавесине стал играть невидимый им слуга, Габриэль положил руку ей на спину и одним движением вовлек в танец, сопровождаемый нежной мелодией «Барбары Аллен». Эта медленная баллада, рассказывающая об утраченных возможностях и потерянной любви, всегда была одной из самых любимых у Саманты. Она никогда прежде не слышала, чтобы ее играли как вальс, но она отлично подходила к плавному ритму этого танца.

Когда его тело вошло в постоянный ритм движений, Габриэль почувствовал, что к нему возвращается его привычное изящество. Он закрыл глаза, и другие, еще более восхитительные ощущения так же вернулись к нему – дрожь от ощущения в руках теплого женского тела, шелковистый шепот ее юбок и доверие, с которым она подчинялась его ведущей роли. Впервые со времени Трафальгара, Габриэль не горевал о потере зрения. Кружась по пустынному залу с Самантой в руках, он снова ощущал себя здоровым.

С ликующим смехом откинув назад голову, Габриэль сделал вместе с ней несколько головокружительных оборотов.

К тому времени, когда последние такты «Барбары Аллен» стихли, они оба уже задыхались от смеха. Клавесин начинал играть «Приди», приятную мелодию, больше подходящую для аллеманды, чем для вальса, и они, наконец, остановились. Габриэль быстро обхватил Саманту, не желая отпускать ни сам момент, ни ее.