Где властвует любовь - Куин Джулия

– Разумеется! – фыркнула леди Данбери. – Не бойтесь, мной движет отнюдь не чувство долга. В противном случае это и вполовину не было бы так забавно.

Пенелопа чувствовала себя настолько глупо, что не придумала ничего лучше, чем признаться:

– Я ничего не понимаю…

Леди Данбери подождала, пока лакей вернется с лимонадом, и заговорила, только сделав несколько глотков.

– Вы мне нравитесь, мисс Федерингтон. Что не так уж часто бывает. Все очень просто. Я хочу, чтобы вы были счастливы.

– Но я счастлива, – возразила Пенелопа скорее машинально, чем по какой-либо иной причине.

Леди Данбери высокомерно выгнула бровь – выражение, которое она довела до совершенства.

– Вы уверены? – осведомилась она.

Пенелопа задумалась. В чем она уверена, так это в том, что не чувствует себя несчастной. У нее замечательные друзья, младшая сестра, с которой они очень близки, и, хотя у нее нет такого взаимопонимания с матерью и старшими сестрами, она их любит. И они платят ей тем же.

Не такая уж плохая участь. Возможно, ей не хватает драматизма и волнений, но она довольна своей жизнью.

Но довольство и счастье – совсем не одно и то же. Пенелопа ощутила острый укол в сердце. Пожалуй, она не может утвердительно ответить на вопрос леди Данбери.

– У меня четверо детей, – сказала та. – Все они давно выросли и обзавелись семьями. Я даже женила своего племянника, которого, кстати сказать, – она склонилась ближе и закончила шепотом, словно сообщала большой секрет, – любила больше собственных детей.

У леди Данбери был такой лукавый вид, что Пенелопа не могла не улыбнуться.

– Вы удивитесь, – продолжила старая графиня, – но я обожаю совать нос в чужие дела.

Пенелопа постаралась не рассмеяться при этом заявлении.

–. И поскольку я оказалась нынче не у дел, – леди Данбери развела руками, – мне хотелось бы устроить счастье еще одно го человека, прежде чем я покину этот мир.

– Не говорите так, леди Данбери. – Пенелопа порывисто сжала ее руку. – Вы еще переживете нас всех.

– Глупости, – проворчала та, но не сделала попытки отмять свою руку. – Я не собираюсь убиваться по этому поводу, – добавила она. – Но я реалистка. И, прожив на этом свете семьдесят с хвостиком лет, понимаю, что у меня осталось не так уж много времени.

Пенелопа надеялась, что сможет встретить собственную старость с таким же достоинством и самообладанием.

– Вы похожи на меня, мисс Федерингтон. Не боитесь говорить то, что думаете.

Пенелопа изумленно уставилась на графиню. За последние одиннадцать лет она ни разу не высказала собственного мнения. Конечно, в кругу близких людей она чувствовала себя достаточно свободно, чтобы болтать, о чем вздумается, но стоило ей оказаться в светском окружении, как ее язык словно прилипал к гортани.

Пенелопа вспомнила бал-маскарад, где она однажды побывала. Вообще-то она посетила много маскарадов, но этот был особенным. Она выбрала себе костюм – платье, стилизованное под семнадцатый век, – в котором чувствовала себя совершенно неузнаваемой. Возможно, благодаря маске, полностью скрывавшей лицо.

Избавившись от бремени быть Пенелопой Федерингтон, она неожиданно почувствовала себя другим человеком. Причем ей не приходилось притворяться, скорее ее истинная сущность, скрытая от малознакомых людей, наконец-то вырвалась на волю.

Пенелопа смеялась, шутила, даже кокетничала.

И дала себе клятву, что останется самой собой, когда появится на следующем балу в обычном вечернем наряде без маски.

Но этого не случилось. Прибыв на бал, Пенелопа снова обнаружила, что стоит на периферии зала, кивая и вежливо улыбаясь, всеми забытая и никому не нужная.

Казалось, сам факт, что она была Пенелопой Федерингтон, обрекал ее на подобную участь. Ее образ сложился много лет назад, во время ужасного первого сезона, на котором настояла ее мать, несмотря на мольбы Пенелопы отложить ее дебют в свете. Толстая, неуклюжая, безвкусно одетая. И не важно, что она похудела, научилась грациозно двигаться и перестала одеваться в желтое и оранжевое. В глазах лондонского высшего света она навсегда осталась все той же прежней Пенелопой Федерингтон.

Впрочем, ее собственное поведение только способствовало этому. Воистину образовался порочный круг. Каждый раз, когда Пенелопа появлялась в бальном зале, заполненном давно знакомыми людьми, она замыкалась, превращаясь в робкую, неуклюжую девушку давно минувших лет, а не в уверенную в себе молодую женщину, которой она стала.