Наследство Валентины - Коултер Кэтрин

Она наконец повернулась и взглянула на человека, которого любила с четырнадцати лет.

Тогда Джеймс был героем, которому она поклонялась, богом, великолепным созданием, иногда улыбавшимся ей, иногда ругавшим, не скупившимся на доброе слово, будто знал, как нуждается этом девочка.

Потом она выросла и поняла, что Джеймс был всего лишь человеком, но, как ни странно, ее чувства к нему стали более глубокими и постоянными. Сильными и неизменными.

Но какое это имеет значение? Джеймс по-прежнему смотрит на нее, как на четырнадцатилетнюю девчонку, и считает, что в модных нарядах она выглядит потаскушкой. Нет, все это совершенно не важно.

– Я решила несколько лет прослужить у Дачесс и графа. Скоплю немного денег, а потом вернусь домой и куплю племенную ферму. Стану участвовать в скачках и выигрывать.

Джеймс не рассмеялся, и Джесси удивилась столь непривычному поведению. И почему-то была благодарна. Она просто не вынесла бы его издевательств.

– На это нужны большие деньги, Джесси, – объяснил он, и, как ни странно, в голосе не слышалось снисходительных ноток. – Два фунта в неделю – это приблизительно сорок долларов в месяц. Даже если ты будешь экономить каждое пенни, через два года у тебя наберется всего около тысячи долларов.

– Знаю. Но думаю, этого хватит. Отец наверняка продаст мне подешевле нескольких жеребцов и кобыл. Главное – начать. Потом я расширю ферму и добьюсь успеха, точно так же, как вы.

Джеймс отвернулся и устремил взгляд на густые клены, взбегавшие по крутому холму.

– Ты не все обо мне знаешь, Джесси. Я женился на девушке с большим приданым. И для начала у меня было куда больше тысячи долларов. Собственно говоря, Кендлторп – это свадебный подарок отца Алисии. Поэтому и Марафон имел все шансы на успех. Первые два года я мог позволить себе нести убытки.

– Сколько же у вас было, Джеймс?

– Приданое Алисии составляло почти двадцать тысяч фунтов.

Джесси быстро произвела в уме необходимые вычисления.

– Господи, Джеймс, да ведь это гораздо больше ста тысяч долларов...

– Да, знаю. Я разбогател лишь потому, что влюбился в девушку, отец которой оказался бароном, к тому же очень богатым. Она была его единственным ребенком. Он очень любил дочь. И даже сейчас просит меня навещать его. Считает своим сыном, хотя Господь знает, я ничем не заслужил такого отношения. Он не винит меня в смерти Алисии, хотя я сознаю, как велика его утрата.

– Но почему он должен винить вас в ее смерти?

– Она умерла, рожая моего ребенка. И малыш погиб вместе с матерью. После свадьбы не прошло и года.

– Понимаю.

– Ничего ты не понимаешь, Джесси. Ты молода и смотришь на мужчин как на соперников по скачкам. Ты и представить себе не можешь, как... ладно, не стоит об этом. Теперь ты видишь, что без денег начать почти невозможно.

– Но почему вы считаете себя причиной ее смерти?

– Доктор оказался невеждой. И трусом. Схватки были долгими и тяжелыми. Меня прогнали из спальни, сказав, что это женское дело и мужчины не должны вмешиваться. Я, как последний дурак, ушел и, вернувшись, услышал нечеловеческие вопли. Когда я ворвался в спальню, она едва дышала. Он бросил ее, потому что ничего не смыслил в своем ремесле. С тех пор я много читал о родах, беседовал с лондонскими врачами. Сейчас я знаю, что ее скорее всего можно было спасти. Если бы только я отнесся ко всему серьезнее, и Алисия, и наш ребенок были бы живы.

По щекам девушки покатились слезы. Плечи тряслись молчаливых рыданий, и Джеймс почти силой повернул лицом к себе.

– Слезы, Джесси? Я даже не думал, что ты способна плакать. Все это случилось три года назад, и мне не стоило рассказывать тебе об этом. Вытри глаза, Джесси, пожалуйста.

Но вместо того, чтобы успокоиться, девушка закрыла лицо руками и громко разрыдалась. Джеймс тихо выругался и притянул ее к себе.

– Ш-ш-ш, Джесси. Все это было давно. Кануло в прошлое, покрылось пеплом воспоминаний, и мне уже не так больно. Успокойся, иначе тебе станет плохо.

Джесси подняла голову, уставилась на него огромными, сияющими глазами, а потом медленно протянула руки и сомкнула их у него на шее.

– Джеймс, – только и выдохнула она.

Джеймс не знал, почему сделал это. Не понимал, что им двигало в ту минуту. Склонившись к ней, он припал к этому чуть влажному рту. Плотно сомкнутому. Очень мягкому рту, на котором еще оставались легкие следы помады. И ощутил приступ вожделения такого сильного, что по спине побежали мурашки. Вожделения? К Джесси Уорфилд? Да такого просто быть не может!