Укротительница привидений - Медейрос Тереза

Хайден открыл глаза. Он по-прежнему стоял в холле с мокрой шляпой в руках и разбитым, ноющим от боли сердцем.

– Милорд? – раздался негромкий голос Жиля. – Вы ужасно промокли. Позвольте принять у вас плащ и шляпу.

Хайден не ответил. Он просто оттолкнул дворецкого в сторону и направился к музыкальной комнате.

Лотти и Аллегра были так увлечены своим пением, что не услышали шагов и очнулись только в тот миг, когда чья-то рука с силой опустила крышку рояля, едва не отдавив им при этом пальцы.

14

Поднявшись с табурета, Лотти посмотрела на Хайдена, стоящего по другую сторону рояля. В ушах ее еще продолжала звучать веселая музыка.

Он даже не удосужился снять промокший плащ и шляпу, и капельки дождя стекали тонкой струйкой на блестящий паркет. Глаз Хайдена не было видно под низко опущенными полями шляпы. Лотти заметила как подобралась Аллегра, как напряглись ее тонкие плечики, как поджались ее губы. Лотти захотелось топнуть ногой.

– Кто вас сюда впустил? – спросил Хайден.

– Никто, – с вызовом ответила Лотти.

Он прищурился и перевел взгляд на дочь.

– Аллегра?

– У меня нет ключа, – ответила она и яростно тряхнула головой.

Он снял наконец свою шляпу. Теперь Лотти смогла увидеть выражение глаз Хайдена, и ей сразу же захотелось не видеть их вообще.

– Тогда каким образом вы сюда попали? Аллегра, ты же знаешь, что я запретил тебе заходить в эту комнату.

– Мы играли в исследователей, – сказала Лотти, стремясь переключить внимание Хайдена на себя.

Ей это удалось. Хайден обошел рояль и молча уставился на Лотти, ожидая, что она скажет дальше.

– Тебе наверняка известно, что исследователей привлекает все запретное и тайное, – извиняющимся тоном сказала она, пожимая плечами.

Зеленые глаза Хайдена загорелись мрачным огнем.

– Так как же вы сюда попади? Украли у Марты ключ?

– Конечно, нет! Я никогда бы не стала учить Аллегру воровать, – пылко возразила Лотти. – Просто я открыла замок своей шпилькой.

Хайден какое-то время продолжал пристально огреть на Лотти, а затем хрипло хохотнул:

– Превосходно! Воровать ты ее не учишь, зато учишь взламывать замки.

Аллегра подошла к нему и потянула за рукав, но Хайден не обратил на нее ни малейшего внимания и продолжал:

– Что у вас запланировано дальше? Будете учиться угонять лошадей и отстреливаться от погони?

Прежде чем Лотти успела раскрыть рот, Аллегра еще раз потянула отца за рукав и заговорила, постепенно повышая голос:

– Она не учила меня взламывать замки. Она открыла дверь сама. И знаешь, почему она это сделала? Потому, что видит, как я одинока, знает, что я здесь никому не нужна и не интересна!

И Хайден, и Лотти замерли, пораженные этим признанием. Лотти и не мечтала, что Аллегра когда-нибудь вступится за нее, но она вступилась, да еще с таким жаром!

Впрочем, Хайден, кажется, не был подвержен сентиментальности.

– Твоя мачеха, возможно, еще не знакома с правилами, установленными в этом доме, но тебе, Аллегра, они хорошо известны, – он осуждающе покачал головой. – Я очень недоволен тобой, очень.

– Это не новость, папа, ты всегда мной недоволен, – грустно ответила Аллегра.

Лотти ожидала, что девочка после этого расплачется и выбежит из комнаты, но та только сжала кулачки.

Хайден тяжело вздохнул и отвернулся от рояля оказавшись лицом к лицу с портретом своей первой жены. Лотти была рада, что не может видеть в эту минуту выражение лица Хайдена. Впрочем, она уже догадалась, кто стоял по левую руку от художника, когда тот писал этот портрет. Конечно же, это был Хайден, на него с такою любовью и нежностью смотрела Жюстина.

– После того как она умерла, – наконец заговорил Хайден сухим, суконным голосом, – я провел в этой комнате почти две недели. Я не ел, не спал, не хотел видеть свою дочь. А когда нашел в себе силы, чтобы выйти отсюда, я запер эту комнату и поклялся, что больше не войду сюда до самой своей смерти.

Он тяжело отвернулся в сторону, чтобы не видеть ни портрета своей первой жены, ни свою вторую жену – живую.

– Прости, – прошептала Лотти, впервые осознав до конца всю свою вину.

– За что? – спросил Хайден, крутя в пальцах промокшую шляпу. – За неуважение? За дочь, которая не желает слушать меня? И вечно сует во все свой нос, то и дело вбивая между мной и тобой все новые клинья?

– Если ты считаешь, что я дурно влияю на твою дочь, то не понимаю, зачем ты вообще привез меня сюда.