Грешная любовь - Медейрос Тереза

Сосед Кирана вырвал травинку и задумчиво сунул ее в рот.

— Он мне напоминает одну красотку, которую я знавал в Глазго. Когда она принималась отсасывать…

Киран с силой толкнул соседа локтем в бок, так что тот даже согнулся от боли, и кивнул в сторону Катрионы:

— Попридержи язык, Донел, среди нас дама. Послышался новый, особенно невыносимый визг волынки, от которого даже Роберт Брюс вскочил на ноги и убежал в темноту. Седовласый горец, который прослезился в конце прочитанного стиха, решительно подошел к парню и потребовал у него инструмент:

— Отдай ее сюда, малый: Тебе самому не стыдно еще? Просто позоришь имя Кинкейдов!

Старик взял волынку и удалился в темноту. Остальные одобрительно зашумели и стали сдвигать наполненные элем кружки в общем тосте.

Облегченно рассмеявшись, Катриона подняла свою кружку и присоединилась к общему возгласу чокающихся друг с другом лесных разбойников. Когда она опустила кружку, из тени появился Саймон. Они встретились взглядами.

— Иди к нам, Уэскотт! — позвал Киран. — Тут твоя молодая женушка нам читала стихотворения одного из самых достойных шотландцев — Робби Бернса.

— Давайте теперь за Робби Бернса, — уважительно загалдели члены клана, вновь поднимая кружки.

— Я тоже знаю кое-что из его сочинений. — Неотрывно глядя на Катриону, Саймон негромко процитировал с безупречным шотландским грассированием:

• Сильнее красоты твоей
• Моя любовь одна.
• Она с тобой, пока моря
• Не высохнут до дна.^[2]

Какое-то мгновение, показавшееся Катрионе вечностью, она не могла отвести взгляда от Уэскотта. Ее глаза затуманились от желания, рот приоткрылся, словно ожидал поцелуя. Но затем она опустила голову и нарочито засмеялась:

— Мой мистер Уэскотт вырос в театре. Он большой мастер декламации и умеет так трогательно читать всякую сентиментальную ерунду.

Проницательный взгляд Кирана медленно скользнул по лицам обоих супругов.

— Вот дьявол! Если у этого парня и в постели язык работает так умело, признаюсь, будь я женщиной, сам не отказался бы выйти за такого.

Разразившийся общий хохот горцев внезапно прервал странный звук. Казалось, удивительно чистая и трогательная мелодия звучала с самых небес. Первые звуки сменились красивым музыкальным проигрышем. Даже у Саймона по коже пробежали мурашки.

Люди из клана Кинкейдов, не исключая и самого Кирана, недоуменно переглядывались. Катриона вновь поднялась на ноги. Не говоря ни слова, все собравшиеся на развалинах люди направились друг за другом по узкой тропинке, которая вела к единственной уцелевшей арке на северной стене замка. Там на фоне освещенного луной неба виднелся силуэт старого седого горца. Он стоял на самом краю крутой скалы, возвышавшейся над долиной, и уверенно прижимал к плечу волынку.

По всей округе разливалась завораживающая мелодия. В ней слышались и скорбные стенания об ушедших временах, и ликующие песни военных побед. Эта музыка была наполнена печалью утраченной любви, радостью сбывшихся надежд, горечью сожалений, верой в былые, но так и не забытые мечты. Саймон почувствовал, что возвышенные и торжественные ноты этой удивительной музыки проникают и в его душу. Они зовут его вступить в битву, к которой он сам не имеет никакого отношения, влекут его к женщине, которую он будет любить до последнего дня своей жизни, ведут его к незнакомому дому, где его ждет новая жизнь. Казалось даже, что к мелодии волынки откуда-то присоединилось эхо барабанов и флейт, что ей подпевает хор из тысячи голосов.

Все подошедшие к волынщику, включая Саймона, распрямили плечи и почувствовали подъем духа. Уэскотт вдруг заметил, что стоит рядом с Катрионой и крепко обнимает ее за плечи.

Когда последний звук волынки пронесся по долине и затих у подножия гор, не только у Катрионы, но и у многих мужчин по щекам стекали слезы.

Первым пришел в себя Киран.

— Знаешь, старик, прибереги эту проклятую музыку для моих похорон, — нарушил он общее молчание. — У тебя нет, ничего повеселей, чтобы люди могли потанцевать?

Старый горец недовольно покосился на предводителя отряда:

— Да не хотел я тратить силы на всякую чепуху. Неужели ты, молодой дурень, позабыл, что танцевать нам всем суждено лишь на виселице?

С этими словами волынщик, однако, снова поднес трубку к губам и затянул веселую мелодию быстрого хороводного танца шотландских горцев.