Мадонна Семи Холмов - Холт Виктория

Рабыни расчесывали ее длинные волосы, и они золотистой волной бежали по плечам. Она стала еще прекраснее. Лицо ее сохраняло прежнее невинное выражение – скорее благодаря широко расставленным глазам и маленькому подбородку, но в глазах этих появилось нечто новое: они ждали, они призывали.

Вот Лукреция и снова в Риме. Она ненадолго съездила с мужем в Пезаро, но скоро он оставит ее, вернется в армию. Она была рада этому. Она устала от Джованни и его постоянного нытья и обвинений. И она видела, что нелюбовь отца к ее супругу становится все сильнее, а ненависть к нему Чезаре крепнет.

Чезаре был самым для нее главным человеком в жизни – и все же в ней оставался этот страх перед ним, этот особый ужас, природу которого она наконец-то начала постигать.

Жизнь с Джованни показала ей, чего можно ожидать от мужчины, и она этого жаждала, потому что была, может быть, даже более страстной, чем ее отец или брат, и столь же, как они, устремленной в будущее. От Джованни она уже ничего не ждала – мало того, что он был трусом, он еще все время был озабочен недостатком оказываемого ему почтения. Ей было его жалко, и она хотела, чтобы он уехал – не только потому, что он ей надоел, но и потому, что она боялась за него.

Женщины уложили ее волосы под драгоценную сетку. Она готова к банкету.

Его давали в честь победителя при Форново, Гонзага, и отец настоял, чтобы победителя чествовали во дворце Санта Мария дель Портико: пусть весь Рим убедится, как высоко он ценит свою прекрасную дочь.

Да, она действительно стала совсем взрослой. Сегодня вечером в ее доме соберутся самые знатные римляне, и она будет их хозяйкой.

Джованни Сфорца, конечно, взбесится, потому что ему в очередной раз дадут понять, какое он ничтожество. Он будет маячить где-нибудь позади, и никто не обратит на него никакого внимания. А потом Гонзага уедет, и Джованни вместе с ним.

Она вышла к гостям – настоящая красавица. Маленькая негритянка несла за ней тяжелый шлейф густо расшитого драгоценностями платья. У Лукреции был особый дар – выглядеть одновременно моложе и старше своих шестнадцати лет: невинное дитя – и в то же время зрелая женщина.

В банкетном зале уже собрались ее отец, брат, весь папский двор и приближенные Франческо Гонзага, маркиза Мантуи.

Маркиз собственной персоной стоял подле нее. Это был человек необычный: очень высокий, стройный, темноволосый и смуглый, он излучал силу и уверенность в себе. У него были странные глаза: темные, сверкающие, но он как бы намеренно прикрывал их, и потому взгляд казался весьма ироничным, губы у него были полные и чувственные – явный искатель приключений, как на поле брани, так и в любви.

Он отвесил дочери Папы грациозный поклон.

– Я много слышал о вашей красоте, мадонна, – произнес он голосом, в котором звучала нежность, – и это высокая честь и удовольствие для меня – поцеловать вам руку.

– А мы много слышали о вас, – ответила Лукреция. – Вести о вашей доблести опережают вас.

Он сел подле нее и принялся рассказывать о битве, поведал, что винит себя за то, что королю Франции удалось спастись.

– Как мы слыхали, он сбежал, не захватив с собой ни пленников, ни сокровищ, которые награбил в Италии.

Совершенно верно, согласился с ней Гонзага и принялся описывать детали кампании – сам себе удивляясь: как он может говорить о таком с красивой девушкой? Впрочем, она еще совсем ребенок. Ей шестнадцать, но выглядит она моложе.

Что же до Лукреции, то ей хотелось бы, чтобы этот красивый мужчина рассказывал ей о себе самом – это куда интереснее, чем подробности баталий.

Они танцевали, и когда его рука прикоснулась к ее руке, она почувствовала волнение. И подумала: ах, если бы Джованни Сфорца был таким, я бы совсем иначе к нему относилась!

Она улыбнулась ему – но он по-прежнему видел в ней лишь ребенка.

Папа и Чезаре наблюдали за их танцем.

– Красивая пара, – произнес Папа. Чезаре казался смущенным:

– Гонзага известен своими победами над женщинами, и я бы не хотел, чтобы Лукреция стала очередной из них.

– А этого и не произойдет, – пробурчал Папа. – Он считает ее еще совсем малышкой.

Александру надо было преподнести Чезаре весьма неприятную новость, и он выжидал подходящего момента. Скоро Джованни Борджа получит письмо от отца, и, конечно же, молодой герцог Гандиа не станет задерживаться – со всех ног ринется в Рим.

Александр поставит его во главе своей армии, и это очень разозлит Чезаре.