Страшное гадание - Арсеньева Елена

– Да ну! – изумленно всплеснула руками Марина. – Быть того не может! Джессика? Вот уж бы не подумала… бедняжка, я и не замечала такого никогда!

– Между нами говоря, мисс, коли уж пошел такой разговор, – сказала Глэдис, глядя на нее с тем видом превосходства, который свойственно принимать слугам, проведавшим о том, что господам неведомо, – между нами говоря, вы ведь вообще ничего и никого не замечаете, кроме…

Она осеклась и так рванула с кровати поднос с завтраком, что едва не вывалила на Марину недоеденные лепешки. Впрочем, та успела вцепиться в поднос с другой стороны и удержать его.

– Кроме?.. – повторила она.

Глэдис поджала губы, явно не намереваясь продолжать, и снова потянула поднос, однако Марина держала крепко.

– Кроме?.. Ну, говори! – молвила она тихо и, как ей показалось, совершенно спокойно, однако губы ее вдруг похолодели. Верно, Глэдис учуяла недоброе в этом спокойствии, потому что в голубеньких английских глазках заплескался страх, а сдобные щечки залились румянцем.

– Да я ничего не хотела сказать, мисс… – залепетала она, так и извиваясь, так и переминаясь, однако не удалось бедной крошке спастись от жгучего Марининого взгляда, и она все же выдохнула обреченно: – Кроме милорда, сэра Десмонда.

Тут кровь так внезапно ударила в лицо Марине, что она даже ослабела – и выпустила поднос. Глэдис схватила его, как вожделенный трофей. Можно было ожидать, что она тотчас ринется прочь, желая избежать неприятного разговора, однако, глянув на ошеломленное лицо Марины, девушка сочувственно прошептала:

– Простите, что я осмелилась, мисс, однако же вы… вы так добры всегда, что мне хотелось вам как-нибудь помочь.

– Это так сильно заметно, да? – тихо спросила Марина, с трудом поднимая глаза.

Глэдис кивнула:

– Заметно, мисс. Вы как подсолнух (она, конечно, сказала sunflower, солнечный цветок, однако Марина поняла смысл) туда-сюда поворачиваетесь, только чтобы взглянуть на милорда. Вроде бы вы даже это от самой себя таите, а другим заметно. У нас давно девушки говорят: не диво, мол, что Агнесс волосы на себе от злости рвала, коли милорд в замок другую привез!

– Агнесс? – с брезгливым удивлением повторила Марина. – Однако же она вроде бы… царство ей небесное! (Марина быстро перекрестилась) – вроде бы она не была милордом обижена?

– Вот видите, мисс, какая вы! – воскликнула Глэдис с таким выражением, словно своей неприметливостью Марина нанесла ей личную обиду. – Вы даже и не знаете, что, воротясь из своего путешествия, милорд к себе Агнесс ни разу не допустил. Слухи ходят, что она чуть ли не вовсе голая по замку бегала, лишь бы его прельстить, и сама, без зова, являлась к нему в комнату, а он ее выставлял прочь. Оттого она и прицепилась к Хьюго! – Глаза Глэдис мстительно блеснули. – Вот господь ее и наказал за распутство.

– Выставлял прочь?! – с трудом выговорила Марина, уставясь на Глэдис расширенными глазами. – Да нет, ты, верно, шутишь…

У нее захватило дыхание, счастье налетело подобно вихрю, закружило, лишило сил. Руки так затряслись, что она спрятала их под одеяло.

Десмонд… милый, ненаглядный ее супруг хранил ей верность! О господи, спасибо тебе. Путы глупых недоразумений оплели двух людей, алчущих друг друга, и едва не разлучили их навеки. Но теперь все! Теперь все выяснилось! Ах, бедная Агнесс… как она, должно быть, ненавидела «русскую кузину»! Теперь понятна лютая ярость, с какой она набросилась на Марину в конюшне, понятно, почему она всеми силами, даже черным ведьмовством, пыталась извести соперницу. Марина даже зажмурилась от жалости к бедной, озлобленной, отвергнутой, которую она тоже так люто ненавидела, что порой желала ей гибели. Нет, с Агнесс они квиты. Взаимная ненависть погубила одну из них и едва не обездолила другую. Десмонд не изменял ей! Теперь понятно, почему он с таким пылом набросился на нее в парке: изголодался по ней так же, как она по нему. Но теперь все! Конец несчастьям, недоразумениям, тоске!

Она была так счастлива в этот миг, что даже опасные тайны, клубившиеся вокруг Маккол-кастл, казались ей не стоящими внимания пустяками. Она сейчас же пойдет к Десмонду и скажет… скажет:

«Довольно нам мучить друг друга! Зачем еще чего-то ждать? Я больше не могу таиться. Я люблю тебя. Я твоя и готова всему миру сказать об этом – хоть сейчас. Мы можем подождать до 31 июля, чтобы объявить о своей любви, но ты должен знать, что я готова принадлежать тебе во всякий час и во всякую минуту, едва ты пожелаешь меня!»

Марина утерла глаза. Она и не замечала, что плачет, но это были слезы счастья.

– Ох, Глэдис, – всхлипнула она и засмеялась враз. – Не обращай внимания. Это ничего. Спасибо тебе за то, что ты сказала!

– Не за что благодарить меня, мисс, – решительно покачала головой Глэдис. – Не за что! Ах, если бы вы знали… если бы только знали!

Она махнула рукой и пошла к двери, но Марина выскочила из постели и преградила ей путь. Она была в одной рубашке, но камин уже разгорелся, и в комнате было очень тепло. И все-таки Марину так и трясло.

– Нет уж, погоди, не уходи! Договаривай! – грозно сверкнула она глазами, и Глэдис, брякнув поднос на столик, стиснула руки на груди.

– Зря вы допытываетесь, мисс, – шепнула она, глядя на Марину с жалостью. – Лучше вам и не знать ни о чем.

– O чем, ну?! – воскликнула Марина, опять исполнившись яростью и чувствуя, что, ежели Глэдис сызнова примется солому жевать, она ее пришибет на месте.

И, очевидно, горничная тоже почуяла неладное, потому что, устало вздохнув, сказала:

– Ну ладно, ежели так будет угодно вашей милости. Беда в том, что вы опоздали, мисс. Милорд Десмонд – он, может быть, и имел на вас виды, да все это в прошлом. Его уже другая к рукам прибрала. Да к тому и шло!

– Другая? – слабо шевельнула губами Марина. – Ты с ума, что ли, сошла?

– Не у меня, а у вас, мисс, верно, в уме помутилось, коли вы ну ровно ничего вокруг не видите! – вышла из себя Глэдис, от возмущения забыв о всяких приличиях. – Я вам еще когда говорила: леди Джессика не по себе дерево хочет срубить и на молодого лорда заглядывается? Вы меня на смех подняли, а теперь… а теперь… – Она замялась было, как бы не решаясь продолжать, но, не выдержав взгляда Марины, сунула руку в карман и вытащила листок бумаги, сложенный вчетверо. – А теперь поглядите-ка вот на это!

– Что это? – спросила Марина, глядя на листок с таким ужасом, словно он шипел и готов был ее укусить.

– Да ничего особенного, кроме как письмо леди Джессики к милорду, – буркнула Глэдис. – И, если я не спятила, это не простое письмо, а любовное!

Марина, забыв обо всем, вырвала из рук Глэдис письмо. Что бы там ни было, будь в это письмо завернута самая ядовитая змея на свете, она должна была прочесть… должна знать!