Сорванная вуаль - Мартин Дебора

– Послушай, Тамара, разве плохо, что милорд догнал нас? – перебив ее, спросил Уильям.

Тамара только сердито посмотрела на него.

– Вы двое поедете как можно быстрее. Как показала эта ночь, дороги небезопасны для цыган, – твердым голосом проговорил Гаррет.

– Не беспокойтесь, милорд, – ответил Уильям. – Мы оставим этот дурацкий фургон здесь, а возьмем лошадей. Тогда никто не тронет нас.

Тамара сразу же начала спорить, но Гаррет не обратил внимания на их с Уильямом спор. Он взял на руки Мину и направился к своему коню.

Марианна молчала, слишком измученная событиями этой ночи, и даже не протестовала, когда Гаррет посадил ее в седло и затем сам сел позади нее.

– Ты могла бы, пока есть возможность, немного поспать, – тихо сказал он ей на ухо. – Потому что потом нам с тобой предстоит очень длинный разговор.

Что-то в его голосе подсказало Марианне, что ей совсем не понравится то, что собирается сказать Гаррет.

Глава 16

Марианна, кутаясь в накидку, сидела на жестком стуле перед камином и настороженно наблюдала за Гарретом, который стоял неподалеку с хозяином гостиницы, договариваясь о ночлеге. Комната, которую Гаррет снял для нее, оказалась маленькой и скудно обставленной, но Марианне это было безразлично.

Она слышала обрывки разговора о «двоих, кто приедет вслед за ним», и о том, что «завтрак надо подать в комнату рано утром». Только потом она поняла, что комната предназначалась для них обоих.

Сердце Марианны забилось от страха… и предвкушения. Она не стала высказывать возражения хозяину гостиницы, понимая, что этим только рассердит Гаррета.

Не стоило еще больше сердить его после того, что она сделала. А Марианна не сомневалась, что вызвала его гнев.

У него были все основания сердиться, призналась она себе. Как хорошо защищенная женщина благородного происхождения, она никогда не сталкивалась лицом к лицу с жестокостью, свидетельницей которой она оказалась в эту ночь.

Пережитое приводило Марианну в ужас. Неудивительно, что тетя Тамара всегда так оберегала ее, что Гаррет считал, что она нуждается в покровителе. Марианна вспомнила руки солдата, хватавшие ее за грудь, и содрогнулась. Сейчас предложение Гаррета казалось более привлекательным, чем раньше. Ее ожидала жизнь, полная бесконечной борьбы с мужчинами, подобными этим солдатам. Не лучше ли дать Гаррету то, чего он хочет, в обмен на его покровительство?

Нет, так может думать только трус, лживый человек, говорила она себе. Это также противоречило тому, что ей внушали о святости брака и важности брачных обетов. Отец Марианны женился на цыганке, потому что слишком любил и уважал ее, чтобы вступать с ней в иные отношения.

Ради своего отца она должна устоять перед ухаживаниями Гаррета, выражающими не любовь, а примитивное желание.

Марианна взглянула на графа. Несмотря на усталость, выглядел он потрясающе красивым. Существовала еще одна причина, по которой Марианна не могла позволить ему соблазнить себя. Она не могла отдаться ему, не отдавая и тело, и душу. Но он никогда не захочет этого для себя, пока отказывается от освящения их союза брачным обетом. Если она уступит ему, то потом ее боль будет сильнее, чем если бы она рассталась с ним, особенно когда он в конце концов узнает, кто она на самом деле. Сейчас, как никогда, она должна найти способ сбежать от него или иначе погубит свою душу.

Когда Гаррет вышел вместе с хозяином гостиницы, Марианна еще раз оглядела комнату в слабой надежде на побег. Но она знала, что это бесполезно. Гаррет все еще стоял за дверью. Она слышала его властный голос в маленьком холле.

Она с нетерпением ждала, желая, чтобы разговор с Гарретом закончился как можно скорее. Она рассеянно смотрела на тени, которые отбрасывал огонь на противоположную стену. Они танцевали, как темные отражения ярких образов, которые они передразнивали. Бесцветные пальцы, казалось, тянулись к ней, маня ее…

Она отвернулась, чтобы не видеть эти прыгающие тени, наводившие на мысль, что и у света есть темная сторона. Они отражали слишком много чувств, охвативших ее в эту минуту: неуверенность, огорчение от того, что ее поймали… и, как бы ей ни было неприятно в этом сознаться, глубокое облегчение.