Волки Лозарга - Бенцони Жюльетта

– Принц… Сан-Северо… Дайте мне… сказать! Он… говорил… что влюблен… без памяти влюблен… в госпожу баронессу… Он… был уверен… что если… он сможет увидеться с ней… наедине… просить ее… молить… она ответит на его любовь.

У Флорана, видимо, было повреждено легкое, он хватал ртом воздух, и от усилий пошла горлом кровь. Гортензия хотела что-то сказать, но он жестом остановил ее.

– Он дал мне много денег… чтобы я тогда вечером… спрятал его… в будуаре мадам, где ваши родители… имели обыкновение… пить прохладительные напитки… воротившись с бала. Я был такой дурак! Я согласился. Я спрятал его… за старинной лаковой ширмой… где стояло кресло мадам… она там сидела… когда страдала мигренью… Я приготовил поднос… Ваши родители… вернулись… Они пошли в будуар… А потом я услышал… выстрелы… Я побежал туда… и увидел… как принц… вложил пистолет… в руку вашего отца.

– Но ведь вы могли позвать на помощь, разоблачить этого подлеца! Почему вы молчали?

– Он угрожал мне… Сказал… что это было по приказу… короля… И я дал ему сбежать… через окно… Я потом закрыл его…

– Но где же была горничная моей матери? Она ведь всегда ждала ее с балов, чтобы помочь снять платье и убрать драгоценности. Она что, ничего не слышала?

– Дверь… спальни была заперта на ключ… И потом… я заплатил ей… чтобы она тоже… молчала… Нам так было выгодно… нас… ведь могли обвинить…

Гортензия сжала руками виски. Ей казалось, голова у нее сейчас лопнет. Но боли, той боли, которая пронзила ее при известии о смерти родителей, уже не было. Оставалось лишь бесконечное отвращение. И еще гнев. Она ненавидела злодея, хладнокровно застрелившего ее любимых отца и мать и посмевшего затем поселиться в их доме, пользоваться их вещами, присвоить их имущество. Все это взывало к мести. Но умирающий еще не закончил.

– Я хотел… умоляю вас… меня простить… Я… я не знал… не хотел…

По щекам его катились слезы, падали ему на шею… Отчаяние его, казалось, было искренним, но как доказать это? А она нуждалась в доказательствах.

Вдруг Гортензия увидела Делакруа. Он пришел обратно на берег и, усевшись на камень, увлеченно делал зарисовки с лиц, искаженных страданием, и тел мертвецов, всех этих солдат и бунтовщиков, лежащих вперемежку. Их примирила сама смерть.

– Я запишу то, что вы рассказали, а вы подпишете, – предложила она Флорану. – Только тогда я прощу вас.

– Я… пишите скорее!

Она подбежала к художнику, отобрала у него блокнот и карандаш, вырвала чистый лист…

– Да что вы делаете? – вскричал он пораженно. – Мои рисунки…

– Речь идет о моей жизни. Я ваших рисунков не трону, но мне нужно записать одну очень важную вещь!

Она бегом вернулась к умирающему и быстро, в несколько строк записала его рассказ, а потом протянула ему карандаш.

– Помогите мне приподнять его! – обратилась она к художнику, в недоумении последовавшему за ней.

Тот повиновался. Флоран взял карандаш, склонился было над листком. Но вдруг у него пошла ртом кровь, и, икнув, он испустил дух. Гортензия закрыла глаза, пытаясь справиться с подступившими слезами. Бумага выпала у нее из рук. Делакруа подобрал ее, прочел…

– Как звали этого человека? – спросил он.

– Флоран… а дальше не знаю.

– Этого будет достаточно.

Он взял карандаш, нацарапал внизу листка неуверенное «Ф» и сделал кривоватый росчерк.

– Держите. Он подписал, но не полностью, не успел…

Гортензия пожала плечами.

– Кто мне поверит?

– Поверят, если я выступлю как свидетель.

– А вы… пойдете на это?

– Я пойду на что угодно, лишь бы покарать злодея. А пока надо, чтобы закончилась эта революция, и притом нашей победой!

Бой за мост возобновился. Делакруа вернулся к своим эскизам, Гортензия, закрыв глаза бывшему лакею, – к своим раненым. Вскоре она присоединится к Фелисии на троне мести. Сан-Северо заплатит за свое двойное преступление и грабеж. Она вдруг вспомнила о дяде. Маркиз де Лозарг был с тем мерзавцем в наилучших отношениях. С каких пор началась эта дружба? Скорее всего, со времени его приезда в Париж в поисках невестки, ведь до этого он здесь не появлялся. Что с ним будет, когда он узнает, что добрый дружок обкрадывал его так же и даже больше, чем он сам обкрадывал Гортензию? Но все-таки приятно было узнать, что его преступления не вполне оправдали возлагаемые на них надежды. Приятно, да, однако, не до такой степени, чтобы отпустить негодяю все грехи…