Серебряный лебедь - Мартин Дебора

То, что за семь месяцев ей так и не удалось найти своего отца, было единственной неудачей в ее лондонской жизни. Хотя ловушки были расставлены очень умело. Перво-наперво Анабелла решила, что ее сценической фамилией станет фамилия отца. Затем стараниями Чэрити публика стала называть ее Серебряным Лебедем. Этому немало способствовала и брошь, которую Анабелла неизменно прикрепляла к лифу платья, выходя на сцену.

И все-таки ни отец, ни любой другой человек, носивший фамилию Мейнард, не встречался ей. Анабелла недоумевала. Стихотворение, что достала она из тайника в клавесине, было подписано «Серебряный Лебедь». Следовательно, эти столь часто звучащие в театре слова должны были привлечь его внимание. Должны были, но и эта уловка не достигала цели…

Тем не менее, она продолжала лелеять в душе планы мести. Воображение рисовало ей целый спектакль… Она пригласит на ужин светских повес и в присутствии отца огласит тайну своего рождения. О, это будет восхитительно! А потом она во всеуслышание заявит, что незаконнорожденная дочь Мейнарда – известная на весь город распутница. И отец станет посмешищем Лондона. От стыда он не посмеет показываться на люди: стоит только себе представить ужас любой благородной семьи – дочь на подмостках этого мерзкого вертепа, называющегося театром.

Однако это еще не все… Она хотела найти его слабые стороны и использовать их. Если он пуританин, она будет извергать непристойности. Если он скупец или ненавидит азартные игры, она будет играть и отсылать к нему своих кредиторов. Он, конечно, откажется за нее платить, но зато будет страдать… ох, как он будет страдать! Ему сообщат имена всех ее любовников, и весь Лондон узнает о том, кто настоящий отец молодой развратницы.

Да, но что если Мейнард сам стареющий развратник, вроде короля и его свиты? Что если у него внебрачных детей пруд пруди? Нет, вряд ли… Лондонские повесы не упускают возможности покрасоваться в театре. А он здесь не появлялся. Значит, это человек другого сорта. Возможно, у него есть семья, не подозревающая о его распутной жизни в молодые годы… И тогда ее поведение их тем более скомпрометирует.

Когда же он намучается, осознает свою вину и придет просить у нее прощения, тогда она проявит великодушие и отпустит его с миром. Или не отпустит?..

Чэрити закончила возиться с подпушкой и со вздохом выпрямилась:

– Какой ужас! От этой жары и духоты не только твои локоны раскручиваются, а даже ленты не держат форму.

– Не расстраивайся попусту, – небрежно бросила ей Анабелла, – все равно без завивочных щипцов ты ничего не исправишь. Лучше напомни мне слова роли, а то четвертый акт вот-вот начнется, а я, кажется, подзабыла текст.

Чэрити старательно наморщила лоб – запомнить текст было для нее огромной трудностью, потому-то она предпочитала выходить на сцену в бессловесных ролях. Впрочем, у нее и без того хватало дел – она готовила и обшивала себя и свою хозяйку. А когда не хватало денег, пекла пирожки и продавала их на рыночной площади и даже время от времени пела на сцене. Песни служанка запоминала легко, и к тому же у нее был прелестный голосок.

– Кажется, я забыла добрую половину первой сцены, – пожаловалась Анабелла, доедая апельсин.

Лицо Чэрити просветлело:

– Не волнуйся, я вспомнила. Мистер Юнг говорит: «Если дело выгорит, ты получишь пятьсот фунтов стерлингов». Тут появляетесь вы с миссис Дэвис. Она говорит: «Я решила, что никогда не выйду за него замуж», а ты отвечаешь…

– Ах, да. «Вы абсолютно правы, мадам». Это идет сразу же за дурацкой сценой, в которой Уорнер обсуждает с лордом Дартмутом, как найти мужа его беременной любовнице. – Анабелла нахмурилась. – Драйден понятия не имеет, как трудно жить незаконнорожденным. Поэтому он так легкомысленно об этом пишет и не осуждает мужчин, не заботящихся о соблазненных ими бедняжках.

– Выбрось из головы эти мысли, лучше думай о роли – тебе вот-вот на сцену. Не надо бередить себе душу.

– Как ты не понимаешь? – горячо воскликнула Анабелла. – Чем мне больнее, тем больше я стремлюсь восстановить справедливость ради моей бедной матери, пусть она покоится с миром.

Чэрити нахмурилась:

– Я понимаю твои чувства, но о какой справедливости ты говоришь, когда он уже мертв и подлежит только Божьему суду?

– Я вовсе не о сквайре, и ты это знаешь.

– Ничего я не знаю, – недовольно фыркнула Чэрити, пытаясь закрутить развившуюся ленту. – Ты даже не видела этого человека и не имеешь понятия, почему он оставил твою матушку. Глупо ненавидеть его за то, в чем виноват твой отчим.