Волки Лозарга - Бенцони Жюльетта

– Десятилетний мальчишка на троне в стране, которая катится неизвестно куда! – возмущался Делакруа, начиная портрет Фелисии. Он готовил его для гигантского полотна на выставку в тысяча восемьсот тридцать первом году. – А завтра этот мальчишка отправится в изгнание вместе со всем своим семейством!

Сейчас уже ни для кого не было секретом, что королевская семья, покидая Францию, уезжает в Англию.

– Бедняжка герцогиня Ангулемская! – вздохнула Гортензия. – Родиться в Версале и скоротать свой век на дорогах изгнания…

– Не станете же вы теперь ее жалеть! – возмутилась Фелисия. – Она сама никогда не была к вам добра, и к тому же они убили ваших родителей.

– Конечно, да только все равно жалко. Она никогда не узнает, что такое любовь, ведь супруг ее бессилен. Ей не дано счастья держать на руках своего ребенка.

– По крайней мере одно удовольствие у нее уже в жизни было: отравлять существование множеству несчастных людей. Она-то никогда никого не жалела: вспомните-ка о маршале Нейе, о Лабедуайере, о четверых сержантах из Ларошели – в честь их казни она даже устроила бал. Гортензия, если в вас еще осталась капля сострадания, поберегите его для тех, кто того заслуживает! История есть история, и движется она обычно довольно быстро.

И верно, все свершалось прямо на глазах. Девятого августа герцог Орлеанский сделался королем французов и стал называться Луи-Филиппом Первым, а на следующий день Карл Десятый с семьей отбыл из Шербура. В Париже одну за другой разбирали баррикады, и вскоре уже можно было проехать по городу в экипаже.

Гортензия воспользовалась этим обстоятельством и поехала проведать сына. Мальчик выглядел превосходно: он был весь кругленький и золотистый, как персик. Когда приехала мать, он как раз, от души веселясь, играл с Жанеттой на большом покрывале, расстеленном под старой яблоней.

– Мы хорошо за ним ухаживали, правда, мадам? – спросила молодая кормилица. – Госпожа Моризе от него просто в восторге.

– Ах, как я ее понимаю! – смеялась Гортензия, покрывая поцелуями тело ребенка, а он все норовил ухватить ее за волосы и тоже смеялся, показывая два маленьких беленьких зуба.

Госпожа Моризе, вернувшись с вечерни, тоже с радостью встретила гостью.

– Мы так за вас волновались! – сказала она. – Надеюсь, теперь-то вы поживете с нами хоть немножко?

– Увы, не сейчас! Я приехала совсем ненадолго. Мне еще нужно уладить одно дело, и лишь потом я смогу спокойно жить с Этьеном. Сейчас, когда у нас сменилось правительство, у меня хоть появилась надежда. А кстати, что вы поделывали тут в революцию? Я тоже за вас ужасно волновалась, ведь мне сказали, что могут взорвать венсенский пороховой склад.

– И чего только люди не наговорят! У нас все было спокойно. Правда, никогда раньше не бывало столько гостей, каждому хотелось поделиться только что узнанной новостью… Ведь мы, знаете ли, живем в деревне, и суета большого города не проникает сюда сквозь гущу вековых деревьев. Ну ладно, если вам все-таки нужно ехать, хоть разделите вместе с нами полдник.

Час спустя, вдоволь наевшись клубники, марципанов и напившись парного молока с соседней фермы, Гортензия отправилась назад на улицу Бабилон. На сердце у нее было легко, и словно прибавилось новых сил. На этот раз она оставила госпоже Моризе свой адрес, чтобы та, в случае малейшей опасности, предупредила ее, но все эти страхи были явно напрасны: нигде ребенку не могло быть лучше, чем в Сен-Манде.

Что до будущего, она смотрела в него с надеждой. Поговаривали, что новый король – добрый и простой в обращении человек, отец многочисленного семейства, обожающий своих детей. Говорили также, что он приблизил к себе бывших солдат империи, всех тех, кого преследовали, бросали в тюрьмы и доводили до нищеты в эпоху Реставрации и кто теперь с радостью, отряхнув от пыли залежавшиеся в сундуках мундиры, готовился вновь стать под трехцветные знамена. Они собирались служить не королю Франции, но королю французов, в этом была ощутимая разница. В общем, Гортензия не видела никаких причин для того, чтобы король не принял благосклонно прошение дочери бывшего верного слуги Наполеона. Пятно с памяти Анри и Виктории Гранье де Берни будет окончательно смыто, а их убийца заплатит свой кровавый долг.

Успокоившись насчет сына, Гортензия подумывала о том, что пора уже просить королевской аудиенции. И, едва вернувшись домой, первым делом объявила об этом Фелисии, позировавшей Делакруа в саду. Портрет должен был удасться на славу, ведь художник приходил к ним каждый день и выписывал все детали с особой тщательностью. Главная трудность заключалась в том, чтобы верно передать точеный профиль модели, однако именно это, видимо, и доставляло ему огромное удовольствие.