Золотая химера Борджиа - Бенцони Жюльетта

– Боже мой! Что с вами, Теобальд!

– Он пришел с нами попрощаться навсегда, – объяснила Мари-Анжелин, которая стояла, скрестив на груди руки, и, нахмурив брови, смотрела на плачущего слугу.

– Что значит «попрощаться»? – переспросила маркиза. – Впрочем, нечего стоять у дверей! Тут страшно дует!

Госпожа де Соммьер повернулась и направилась в свою штаб-квартиру, План-Крепэн и Теобальд последовали за ней. Маркиза опустилась в кресло, Теобальд, стоя перед ней, продолжал рыдать. Он дрожал как осиновый лист, и маркиза, боясь, как бы он не упал, предложила ему сесть.

– Дайте ему согревающего, План-Крепэн, – распорядилась она, – и пока он приходит в себя, расскажите, что успели от него узнать. Адальбер, как я понимаю, надумал съехать с квартиры?

– Если бы я не боялась выглядеть вульгарной, я предположила бы, что Адальбер уже съехал, но в другом, фигуральном смысле. Нет, речь идет не о продаже квартиры на улице Жуфруа и даже не о продаже мебели! Там просто собирают чемоданы, укладывают гардероб месье и материалы для книги, которую он собирался писать, а все остальное тщательно запирают и сообщают консьержу, что отныне господина Адальбера можно найти в Лондоне. Я вас правильно поняла, Теобальд?

– Да-а-а-а…

– Только-то! Но разве господин Адальбер впервые отправляется пожить в своем доме в Челси?

– Он не собирается там жить, в том-то и дело! Он предоставляет свой дом госпоже Торелли, а сам собирается жить в «Савое».

– Почему же тогда он не оставляет Теобальда в Париже, как оставлял обычно, когда уезжал на раскопки в Египет или куда-нибудь еще?

– Потому что это божье наказание. Торелли не нуждается в услугах Теобальда. Видите ли, госпожа Торелли пожелала сделать Лондон, где она сейчас выступает, своим деловым центром, и дом Адальбера ей кажется весьма подходящим для этой цели, так как платить за него будет по-прежнему он.

– Но я все-таки не понимаю, почему Теобальд прощается с нами навсегда?

Теобальд счел необходимым вступить в разговор:

– Я объясню госпоже маркизе, если она мне позволит. Я отвезу в Лондон все, что прикажет мне господин Адальбер, а потом попрошу расчет. Я уже имел честь сказать, что никогда не буду служить этой… даме! Я рассчитаюсь и поеду к своему брату Ромуальду в Аржантей, у него там домик и сад. Я много чего натерпелся во времена княгини Оболенской. А теперь я лучше уйду!

– Я охотно предложила бы вам место у нас, – произнесла госпожа де Соммьер, – но мне кажется, что при теперешнем положении вещей ваш уход будет предательством. И еще я думаю, что эта история будет куда короче предыдущих. Так что советую вам не сжигать мостов раньше времени. Мне кажется, я не ошибусь, если скажу, что вам не так-то легко расставаться с нашим египтологом. И я настоятельно прошу вас держать нас в курсе происходящего.

Теобальд понемногу успокаивался, обе женщины молчали. Новости, сообщенные Теобальдом, не пришлись по душе ни маркизе, ни План-Крепэн, но ни та ни другая не хотели в этом признаться. Помолчав, маркиза со вздохом сказала:

– Не знаю, как вы, а я выпью, пожалуй, еще немного шампанского.

– А вам не кажется, что в этом случае было бы лучше помолиться?

– Одно другому не мешает. Завтра же закажите, пожалуйста, молебен.

– Кому заказать?

– Как кому? Я даже не знаю… По молебнам вы у нас главный знаток. Лично я помолилась бы святому Михаилу. Во-первых, он архангел, во-вторых – предводитель небесного воинства, вооружен огненным мечом. Мне кажется, он подходит лучше всего. А вы кого предлагаете?

– А мне кажется, что придется прибегнуть к помощи святой Риты.

– Не имею чести быть с ней знакомой.

– Святую Риту из Кашии называют «святой невозможных случаев», она помогает в неразрешимых ситуациях.

– Ну, эта ситуация мне не кажется такой уж неразешимой! По крайней мере, я на это надеюсь. Давайте все-таки помолимся архангелу Михаилу! Вы еще можете дать обет пешего паломничества, План-Крепэн! Меня, например, всегда завораживала и притягивала святая гора в Периль де ла Мэр!

Мари-Анжелин поверила в искренность желания маркизы. Вера ее кузины и госпожи никогда не отличалась особой пылкостью, но сейчас на ее все еще прекрасные зеленые глаза навернулись слезы, которые та поторопилась смахнуть белым пальчиком.