Герцог и я - Куин Джулия

— Не больно?

Она покачала головой, улыбка тронула губы.

— Все совсем неплохо, — прошептала она. — Только раньше… когда рукой… было еще лучше.

Даже в тусклом свете свечей он увидел, что краска залила ей щеки.

— Ты хочешь так? — тоже шепотом спросил он, наполовину освобождая ее от своего присутствия в ней. — Так лучше?

— О нет! — почти крикнула она.

— Тогда так?

Он снова целиком вошел в нее. Она застонала.

— Да… Нет… Так… И еще… Если можно…

Он начал двигаться в ней, медленно и осторожно. Каждое движение вызывало ее легкий стон, эти звуки сводили его с ума, заставляли действовать энергичнее.

Стоны перешли в крики, дыхание стало еще более прерывистым, и он понял, что она близка к кульминации. Его движения стали быстрее, он сжал зубы, стараясь сдерживаться, чтобы не прийти раньше, чем она, к завершению.

Она со стоном назвала его по имени, еще раз вскрикнула, затем тело ее ослабло под ним, руки вцепились ему в плечи, бедра еще некоторое время двигались с удивлявшей его силой. Наконец она стихла, тело ее почти выпрямилось.

Саймон позволил себе еще одно, завершающее, движение внутри ее, ему не хотелось покидать ее горячее гостеприимное лоно. После чего освободил ее от себя и растянулся рядом с ней, прильнув к ее губам благодарным поцелуем.

Это была только первая из многих бурных ночей.

* * *

Они благополучно прибыли на следующий день в Клайв-дон, и там, к своему смущению, Дафна не покидала спальных покоев хозяина почти целую неделю. (Если не больше. И не будем утверждать, что она чувствовала себя пленницей и рвалась на свободу.)

Когда же они освободились от добровольного заточения, Дафне были показаны почти весь замок, все поместье — она увидела множество комнат, холлов, дорог и тропинок, а не один-единственный коридор, ведущий из холла замка в спальню его хозяина. Немало времени провела она, знакомясь с обитателями замка — служанками и слугами, дворецким, экономкой, с конюхами и лошадьми в конюшне.

Поскольку Саймон очень мало жил здесь, особенно в последние годы, то и сам был знаком далеко не со всеми, и, соответственно, многие из слуг никогда не видели своего хозяина. Но оставались еще и те, кто знал Саймона с самого его детства и был беззаветно предан ему.

Дафна расспрашивала его о тех ранних годах, однако он по-прежнему бывал лаконичен в своих ответах.

— Я жил здесь до того времени, пока не уехал в Итон, гае поступил в школу…

Вот примерно все, чего она от него добилась. И снова ощутила неловкость за свое любопытство и обиду за краткость и сухость его ответов.

— Ты ездил отсюда в Лондон? — спрашивала она. — Когда мы были маленькими, нас часто возили туда из нашего поместья.

— Нет, — отвечал он. — Я жил все время здесь. До школы. Хотя один раз побывал в Лондоне… Но лучше бы не ездил…

В его тоне был решительный призыв прекратить дальнейшие разговоры на эту тему, однако Дафна продолжала интересоваться его жизнью и не собиралась прекращать расспросов.

— Ты был, я полагаю, симпатичным, но болезненным ребенком, — говорила она сочувственным тоном. — Иначе тебя так не любили бы до сих пор ваши старые слуги. — Он ничего не отвечал на это, и она принималась тогда рассказывать о детстве своих братьев.

— Мой брат Колин, — говорила она, — наверное, был похож на тебя в детстве. Веселый, разговорчивый, хотя довольно часто болел. Помню, однажды…

Она застыла в тот раз с полуоткрытым ртом, потому что Саймон, ничего не говоря, повернулся и вышел из комнаты.

Ей хотелось заплакать от обиды. Но она сдержалась.

* * *

Он никогда особенно не интересовался цветами. Его оставляли равнодушным и розы, и фиалки. Но сейчас он стоял у деревянной ограды знаменитого на всю округу цветника и пристально смотрел на растения. Однако не оттого, что решил заняться садоводством. Просто приходил в себя после того, как Дафна разбередила ему душу очередными вопросами о детстве.

Будь оно проклято! Он до сих пор не мог спокойно вспоминать о нем. Поэтому пребывание здесь, в Клайвдоне, было мучительным. Во всяком случае, малоприятным. А привез он сюда Дафну исключительно оттого, что из сравнительно близких к Лондону владений Клайвдон был наиболее пригоден для жилья.

Воспоминания невольно влекут за собой ощущения тех лет, а именно их не хотел и боялся Саймон. Не хотел чувствовать себя снова ребенком, одиноким существом, забрасывающим своего отца уймой писем, на которые не приходит ни одного ответа. Не хотел вспоминать жалостливые лица слуг, их сочувственные улыбки. Да, они любили его, жалели, но разве это могло помочь?