Мадонна Семи Холмов - Холт Виктория

– Между нами двоими?

– Между нами двоими.

– А Джованни?

– Нет, Чезаре, нет. Я не могу доверить этот секрет даже Джованни. Джованни, в отличие от тебя, слишком легкомысленный. Я считаю, что тайну следует охранять самым строгим образом, поэтому выбрал в конфиданты именно тебя.

– Благодарю, святой отец.

– Дорогой мой сынок, я решил избавить мою дочь от этого человека.

– И каким способом?

– Существует развод, но церковь не любит разводов. И я, как глава церкви, обязан осуждать разводы – кроме как, скажем, при особых обстоятельствах.

– Значит, Ваше Святейшество предпочитает иной метод? Александр кивнул.

– Ничего невозможного нет, – ответил Чезаре, взор его сверкал. Да, необходимость умертвить Вирджинио Орсини печалила его, но необходимость избавиться от Джованни Сфорца? О, нет!

– Прежде всего, – сказал Папа, – мы должны вызвать его в Рим.

– Давайте так и сделаем.

– Легче сказать, чем сделать, сынок. Этот провинциальный хозяйчик относится к нам с подозрением.

– Бедная Лукреция, как, должно быть, она страдает!

– По правде говоря, я в этом не уверен. Тон ее писем стал холоднее, порою мне кажется, что владетель Пезаро сумел отторгнуть ее от нас, что она все больше становится его супругой, а не моей дочерью и твоей сестрой.

– Такого нельзя допустить! Он превратит ее в такое же скучное и нелепое существо, как он сам! Мы должны вернуть ее, отец!

Папа важно кивнул:

– И вместе с нею – Джованни Сфорца. А когда они прибудут…

Папа на секунду умолк, и Чезаре переспросил:

– Так что случится, когда они прибудут?

– Мы разоружим его своим дружелюбием. И это – первый шаг. Словами, жестами, делами мы дадим ему понять, что он для нас больше не чужак. Он – супруг нашей возлюбленной дочери, и мы отдаем ему часть своей любви.

– Это будет довольно трудно, – угрюмо заметил Чезаре.

– Нет, если все время помнить о конечной цели.

– А когда он окончательно уверится в нашем расположении, – мечтательно проговорил Чезаре, – мы пригласим его на банкет. Но сразу же он не умрет… Это будет долгая и мучительная смерть.

– Да, мы препоручим его заботам кантареллы…

– С превеликим удовольствием, – заявил Чезаре.

Итак, Лукреция с супругом отправились в Рим. Джованни Сфорца ныл всю дорогу:

– Что еще задумала твоя семейка? С чего это вдруг они воспылали ко мне таким вниманием и любовью? Я им не доверяю.

– О, Джованни, какой ты недоверчивый. Все это потому, что они любят меня и увидели, что ты сделал меня счастливой.

– Предупреждаю: я буду настороже! – объявил Джованни.

Но и он был поражен оказанным ему приемом.

Папа обнял его и назвал возлюбленным сыном, объявил, что супруг Лукреции достоин самого высокого чина при папском дворе. Никогда еще в жизни к Джованни не относились с такой помпой. И страхи его постепенно таяли: в конце концов, говорил он себе, я – муж Лукреции, и Лукреция вполне удовлетворена нашим супружеством.

Он без конца обсуждал этот предмет со своим наперсником – юным красавцем Джакомино, камердинером. Джованни полагал, что во всем свете лишь Джакомино достоин его доверия.

– Мой господин, – отвечал Джакомино, – вам кажется, что вас приняли самым благоприятным образом, но, мой господин, храните осторожность. Говорят, что есть за столом Борджа опасно.

– Да, я слыхал такие разговоры.

– Вспомните, как умер Вирджинио Орсини.

– Об этом я тоже думал.

– Мой господин, умоляю, ешьте только то, что я сам для вас готовлю.

В ответ Джованни лишь смеялся, но он знал, что не многие испытывают к нему такую любовь и так верны, как Джакомино, поэтому обнял юношу:

– Не пугайся, Джакомино. Я могу и сам позаботиться о себе.

Он рассказал Лукреции о страхах Джакомино.

– Они совершенно беспочвенны, – объявила Лукреция. – Мой отец принял тебя в круг семьи. Он знает, что мы с тобой счастливы вместе. Но Джакомино – хороший паренек, и я рада, что он так о тебе печется.

В последующие несколько недель Джованни начал, наконец-то, обретать уверенность в себе.

Я могу сделать Лукрецию счастливой, думал он, а Папа так любит свою дочь, что благословит всякого, кто даст ей счастье. И он начинал верить, что, несмотря на все разговоры, Борджа – самая обыкновенная семья, в которой все члены, за исключением Джованни и Чезаре, любят друг друга.

И снова пришел карнавал, и снова Борджа не могли противиться всеобщему веселью. Папа наблюдал за процессиями с балкона, аплодировал нескромным шуткам, рассылал благословения. На свете еще не было человека, который так мирно сочетал бы в себе любовь к непристойности и к благочестию, и не было человека, который с такой готовностью находил бы в религии лишь самые забавные и радостные стороны. И потому во времена карнавалов паства любила святого отца как никогда.