Лунное танго - Воронова Анна

– Сверху совсем другой вид. Чего-то как раз не хватало, изюминки в пейзаже, а то все снег и снег, сугробы и сугробы. А тут ты. И волосы красиво рассыпались.

Динка пожала плечами.

Что такого красивого в ее волосах? Обычные, темные, с чуть заметным рыжим оттенком. Торчат небось сзади из-под ушанки, как веник. Она давно хотела покрасить их в какой-нибудь яркий цвет. В красный. Или зеленый, перьями. Только лень.

Парень хотел сказать что-то еще, но тут рядом, во дворе, гавкнула собака, он повернулся на звук, что-то разглядел с высоты, легко перепрыгнул с крыши на крышу – и исчез.

Динка потопталась с минуту, пошла дальше. Насыпала Будке корма, посвистела, но та где-то шлялась, не вышла.

Всю дорогу к магазину этот папарацци в смешной шапке не выходил у нее из головы. И на обратном пути тоже. Странный парень. Симпатичный, сероглазый. И улыбка такая… интригующая. И высокий. Хотя, может, ей только показалось, что высокий – он же на крыше стоял. И как ловко, зараза, прыгнул.

Интересно, как она на фото? Чего телефон не спросила? Попросила бы фотку на мыло кинуть, заодно и познакомились бы. Может, он тоже во второй школе учится. А почему нет? Вот пойдет она на днях в новую школу, прямо в коридоре столкнется с этим прытким сероглазым товарищем и спросит…

– Ой!

Пока она мечтала, ноги сами собой несли ее через лес, по знакомой дорожке, к дому. А стоило вернуться к реальности и поднять голову – нате вам пожалуйста! – этот самый товарищ с фотоаппаратом замаячил впереди, метрах в пятидесяти. Подходи и знакомься, хоть десять раз подряд.

Но Динка не торопилась. Легко представлять, как она небрежно кивнет ему: «Привет! Как моя фотка? Может, кинешь на мыло?»

И очень трудно догнать его здесь, на тропе, и сказать… что? Тот самый «привет»? Так виделись уже. «Как тебя зовут?» Глупо. «Давай фотку?» Неловко как-то…

Она нарочно замедлила шаг, давая ему уйти вперед, пока он не обернулся. Ну ее, эту фотку. Не очень-то и хотелось.

Незнакомец свернул к сарайчикам, остановился, поднял фотоаппарат. Динка поняла, что он снимает низкое солнце, выглядывающее из-за крыш, тоже остановилась, не решаясь его догонять.

И тут на тропу выскочила Будка.

Динка давно поняла, почему Будка вечно голодная и тощая – стоило только пройти по следам да определить, что у нее логово под сарайкой. Будка прятала под дровяником щенков. Динке иногда казалось, что она слышит писк и возню. Но залезть под сарай она не могла, а Будка щенков никогда не выводила.

Но сейчас! Сейчас по сугробам переваливался толстенький щен с черной мордочкой в рыже-серых подпалинах. Он то и дело проваливался в снег, но жизнерадостно выпрыгивал снова и снова.

Парень нацелился на него. Будка остановилась и вздыбила шерсть.

Щелк! Щелк! Щелк!

Щенок уселся на тропу и с интересом склонил мордочку набок. Будка предупреждающе зарычала. Она не понимала, почему человек ведет себя так странно. Парень, не обращая на нее внимания, шагнул к щенку поближе и снова вскинул фотоаппарат…

– Осторожно! – крикнула Динка, да поздно.

Будка решила, что странный человек с черной щелкающей коробкой в руке покушается на ее чадо. Конечно, а на какое еще сокровище?

Будка прыгнула.

Динка тоже.

Собака с кровожадным рыком рванула парня за рукав.

– Фу!! Нельзя!!! – заорала Динка, но Будка не понимала команд.

Парень шатнулся, попытался пнуть озверевшую псину – та увернулась и, захлебываясь от злости, вцепилась ему в ногу. Подскочившая Динка схватила ее за загривок, дернула на себя, откидываясь назад всем телом – только так можно было ее удержать. Будка рвалась из рук, хрипела, лаяла. Напуганный щенок давно удрал.

Парень тяжело дышал. Толстый обшлаг рукава висел на одной заклепке. Фотоаппарат каким-то чудом остался на шее. Шапка свалилась в борьбе, светлые волосы торчали дыбом.

– Ты че, больная? – крикнул он почему-то Динке.

– Аууу! – вклинилась Будка. – Рррав!

– Где поводок, ты че, не видишь, она же бешеная?!

– Почему бешеная?

– По кочану! Идиотка, блондинка безмозглая! Ты что, дура, творишь? Тут дети ходят!

– Блондинка? Кто – я?!

– Тупорылая! И глухая вдобавок!

– Гау-гау-гау! – перебила Будка.

Наверно, выкрикнула страшное собачье ругательство, которое смывается только кровью. Может, она ждала, что подозрительный тип встанет на четвереньки, как все приличные собаки, и примет наконец бой. Но тип не захотел купаться в крови. Подхватил упавшую шапку, сплюнул и быстро пошел прочь. Крикнул, обернувшись:

– Пристрелят когда-нибудь твою шавку, туда и дорога!

Динка отпустила Будку, и та некоторое время яростно лаяла вслед побежденному врагу. Потом вернулась, улыбаясь во всю пасть, точно Александр Македонский, разогнавший косяк боевых слонов.

– Будка, так нельзя, – укорила ее Динка. – Нельзя бросаться на людей. Ты чего? Куртку человеку порвала… нельзя!

Будка уселась в снег, почесалась, вывалила язык и хитро покосилась на девочку. Она как бы говорила: «Да ладно, ладно… Знаю я, на кого бросаться, а на кого – нет, сама с хвостом! А коли он нормальный человек, так пусть топает мимо, а не тычет в морду подозрительной черной коробочкой. Почем я знаю, что у него там, в коробочке? Может, у него там полная коробочка блох!»

Раскаиваться она не собиралась.

Динка обошла сарайчик, попыталась выманить щенка, но бесполезно. Будка наблюдала, насторожив уши, хитро кося глазом. Небось сама пролаяла отпрыску что-то вроде: «Прячь нос!» – а теперь наслаждалась. Динка сдалась.

– Ладно, вылезет еще, увижу. Теперь начал выходить, не удержишь.

Будка насмешливо потянулась и полезла в лаз. Весь ее вид говорил, что она удержит кого угодно и где угодно. У нее не забалуешь.

Динка вернулась на тропу. Пока держала собаку – упарилась, дубленка нараспашку, а теперь мороз разом прихватил вспотевшую спину. А через день, между прочим, каникулы кончаются, здравствуй, новая школа. Заболеть только не хватает.

Она не очень любила школу, но каникулы в январе длинные, заняться особо нечем, так уж лучше побыстрей познакомиться с новыми одноклассниками, чем шататься без дела.

Дома тетя долго ахала, причитая: «А нос-то синий, а руки-то, руки – ледышки! Ополоумела совсем! Да разве так можно?!» – и все совала ей мед, малину, заставила натянуть колючие шерстяные носки. Динка выпила огромную кружку горячего чая, отогрелась, разнежилась… Очень тянуло завалиться с книжкой на диванчик. Но в комнате ждало чудо – новенький ноутбук. И Динка, жмурясь от удовольствия, загрузила Сеть.

январь

Теперь у меня есть комп, ура, наконец-то! Надоело ручкой писать, оказывается, это трудно, пальцы устают. Как это предки без компа жили? Конечно, я пишу для себя, никогда не буду выкладывать. Но мне хочется, чтобы помнить.

Сегодня встретила парня прямо в лесу. Он меня сфоткал, я даже мыло хотела у него спросить, ну, чтоб фотку потом выслал. А тут Будка на него кинулась (да, у нее вправду щенки, как я и думала; по крайней мере один – смешной, с черной мордой, на Рэньку похож).

Так вот… этот парень, фотограф, сначала мне улыбался, а потом наорал чуть ли не матом. Так получилось. Я его могу понять, конечно. Но меня больше волную я сама. Моя реакция.

Я на него обиделась?

Не знаю. Хотя… обиделась, да.

Что его оправдывает?

Ну, во-первых, это он со страху (сам дурак – зачем полез к щенку? Я думала, он понимает, что Будка может и цапнуть).

Во-вторых, он меня принял за хозяйку, потому и орал. От страха только глаза велики, мозги-то сразу уменьшаются. А с пустым черепом и соображать тяжело. Сколько ни напрягайся, один скрип. Ну и орал же он, мама родная! Блондинкой обозвал. Если я блондинка, то он – мать Тереза. Сам, между прочим, блондин! Так что, мальчик, не надо приписывать людям свои недостатки.

Короче, знакомство оказалось коротким. А жаль, честное слово.

Из-за этого парня я тут сейчас сижу и размышляю. О доверии.

Ведь часто бывает – доверяешь кому-то, а он тебя предает. Сначала улыбается, как этот… а потом кричит: «Дура тупорылая!» И думаешь – спасибо, не надо мне таких улыбок. А то вначале улыбка, а через минуту в душу плюнут. И ладно, когда чужой человек плюет. А если свой? Что тогда?

Вот родители, например. Я их иногда ненавижу. Знаю, что так писать нельзя, но ведь это правда.

Тысячу, миллион раз зареклась рассказывать что-нибудь маме. Иногда она такая добрая, такая понимающая – размякнешь, все секреты выложишь – все самое светлое, самое тайное. А в ответ – бац! «Так вот ты о чем на самом деле думаешь! Какая ерунда, лучше подумала бы об учебе, дневник весь в замечаниях, читать стыдно…» Или, еще хуже, вывалит все через месяц, когда поссоримся: «Оте-ец! Иди посмотри на нее, чего выдумала! А ты знаешь, что у нее в голове на самом деле, что у нее творится там, в башке? Она мне сама рассказывала…»

В такие моменты мне хочется завизжать, завыть, упасть на пол, крушить все. И орать, орать: